Читать книгу "Мастер мокрых дел - Лев Пучков"

– Как зовут? – поинтересовалась Ли.

– Лилька, – едва слышно ответствовала особь. – А ты… А вообще – что тут… Что такое?

– Черт знает что такое, – Ли неопределенно пожала плечами. – Подвал, камеры, врачи какие-то «левые»… Бардак, короче. Не бойся – убивать не буду.

– Спасибо, – пролепетала Лилька. – Спасибо… Мне сейчас куда?

– Иди во двор – там «шестерка», – Ли потыкала пальцем в сторону входной двери. – Садись, жди – сейчас всех выпущу, смотаемся отсюда.

– Кого это – «всех»? – вяло поинтересовалась Лилька и сладко зевнула во весь рот.

– Всех, кто есть. – Ли покрутила на пальце кольцо с ключами. – Топай – я сейчас…

Помимо них с Лилькой в подвале томились еще три пленницы: все в одних трусиках, вялые, сонные, какие-то заторможенные. Дамские шмотки сыскались в углу зарешеченной комнаты, понукаемые Ли девы кое-как облачились и покинули узилище.

Заехав в город, Ли скомандовала:

– Брысь отсюда, мочалки. Я вас спасла от забугорного рабства, так что… В общем, молчите – и будете жить. Это целая банда – там, в подвале, лишь дежурная смена была. Всем понятно?

«Мочалки» синхронно кивнули и полезли наружу. Лилька, сидевшая рядом с Ли, тоже попыталась покинуть салон.

– А ты сиди. – Ли поймала дамочку за юбку, втащила обратно, захлопнула дверь. Некоторое время изучающе рассматривала ее, затем как-то странно хмыкнула и сообщила: – Тебе сейчас домой нельзя – заберут. Понятно, почему заберут? Ты свежая – только сегодня взяли. Поехали, поживешь с недельку у меня. Безопасность гарантирую. Но сначала кое-куда прошвырнемся…

Глава 3

В сосновом бору незаметно, что лето минуло и стоят первые осенние деньки. Почва устлана толстым ковром жухлой хвои, который приятно пружинит под ногой и ненавязчиво приглашает поваляться на нем. Эта роскошь не приурочена к смене сезона – здесь всегда так. В любое время года – кроме снежной зимы – бор однообразен: сверху зелень, у подножия могучих деревьев – ковер. Это однообразие создает иллюзию надежности и умиротворения, заставляет забыть о всех треволнениях пропахшего асфальтом и бензином города, который не так уж и далеко – в каких-то сорока километрах отсюда.

Короткий энергичный вдох через нос – животом, – будто насильно отобрал у природы порцию пахучей хвойной субстанции, затем длинный выдох, разделенный на три фазы, до прилипания живота к позвоночнику, до полного опустошения легких, жаждущих очередной дозы чудодейственного экстракта, целебного в своей первозданной чистоте и свежести. Ступня утопает в хвойном ковре – шаги не слышны, кажется, что попал в другое измерение, наполненное тягучей смолистой тишиной. Кажется, что летишь меж скачущих навстречу стройных стволов и нет конца твоей энергии, получающей подкачку от этого благодатного местечка…

Рудин завершал восьмой круг по периметру егерской усадьбы Белогорского заповедника. Стояло раннее утро второго сентября – рассвело буквально час назад. Серегу бегать никто не заставлял: привыкшее к физической нагрузке тело, уставшее от двухсуточной неподвижности, настойчиво требовало активности.

Неразношенные кроссовки немного жали. Вчера Василий ездил в город: купил одежонку (спасибо Улюму за «спонсорскую» помощь), привез вторничные газеты. Пресса о загадочном убийстве Толхаева особо не распространялась: вскользь было отмечено, что первого фармацевта области обнаружили утром на пустыре, в своей машине с размозженной головой, – и только. Никаких версий – убийцу, мол, ищут правоохранительные органы, подробная информация в последующих публикациях.

Василий был одним из многочисленных друзей Григория, который, в числе прочих благодеяний, финансировал функционирование захиревшего было по нашему неблагополучному времени заповедника. Рудин егеря хорошо знал: неоднократно наезжал сюда с патроном, когда тот был в добром здравии, – поохотиться, отдохнуть. Рудинскую правдивую сказку о невероятных злоключениях и каком-то гипотетическом вредителе, организовавшем всю эту мерзкую заварушку, Василий воспринял неадекватно: прослезился, долго смотрел в сторону, затем тихо сказал:

– Такого мужика угробили, твари… Такого… Нет, я верю, что не ты, – не мог ты… Но виноват. Ей-Богу, виноват! Ты ж Пес – вояка. Был рядом, а не уберег. Как же так, а?!

Егерскую усадьбу для временного пребывания выбрали не от хорошей жизни. На промзоне имелось много мест, где можно отсидеться без опасения быть обнаруженными многочисленными недоброжелателями. Но Рудин справедливо предполагал, что неоглядные просторы промзоны некоторое время будут тщательно исследовать желавшие плотно побеседовать с ним представители обоих альянсов и сообщение с городом станет весьма проблематичным. А из заповедника в город можно было пробраться по нескольким направлениям: есть вполне приличные шоссе и грунтовки, о наличии которых не подозревают, пожалуй, даже информированные работники различных ДРСУ. Кроме того, нужен был верный человек, на которого можно положиться, – хотя бы для добычи первичной информации и приобретения вещей: разгуливать в камуфляже по населенному пункту, где тебя ищут по ориентировке и словесному портрету, было бы верхом безрассудства. Василий как раз и являлся таким человеком – нужно было лишь убедить его в том, что Рудин с парнями не враги. Серега убедил – так, по крайней мере, ему показалось. Во всяком случае, когда парни Улюма после обеда в понедельник посетили усадьбу, егерь держался мужиком, хотя наговорили ему бандиты с три короба: Рудин наблюдал, сидел в кустах с биноклем…

Одолев восьмой круг, Серега поплескался из бочки у колодца, вытерся насухо солдатским полотенцем и, понаблюдав пару минут за манипуляциями Масла, раскладывавшего на столе под навесом завтрак, свистнул с наблюдательной вышки Соловья – черт с ним, с уставом, за двадцать минут вряд ли что случится. Соловей забрался на вышку вовсе не по собственной прихоти. Он нес полусуточную вахту на предмет своевременного обнаружения хитро подкрадывающихся ворогов, коль скоро таковые изъявили бы желание проверить усадьбу вторично. Сегодня у ворогов мероприятие: до вечера можно не сторожиться.

Егерь Василий был мужик ничего: несмотря на свои пятьдесят пять, вид имел поджарый, звероподобный – как раз то, что надо для лесного обитателя, – усугубляемый клокастой жиденькой бороденкой и чрезмерной волосистостью как в районе черепа, так и на остальных частях хорошо развитого тела. Толхаева почитал беспредельно – и сие почитание распространял на Рудина как на ближайшего друга ныне усопшего благодетеля. В дружескую измену не верил – по простоте душевной полагал, что в этом мире не все загажено и втоптано в грязь, есть светлые моменты, не нуждающиеся в подтверждении.

Сегодня за завтраком, однако, Василий был хмур и молчалив – вяло жевал кабаний окорок, скреб с огромной сковороды жареную картошку малыми дозами, лица не подымал, с гостями общаться явно не желал. Заметно было, что лесного человека гложет какая-то мыслишка.

– Похороны в полдень, – наконец разродился хозяин усадьбы, глянув в очередной раз на часы – было что-то около восьми утра. – Если надо, я вам «Ниву» дам – сам на «уазике»… Поедете?