Читать книгу "Неадекват - Александр Варго"

Я бродяга, затем наемный рабочий, в будущем – репетитор. Хочешь узнать, как сделать карьеру за 36 часов? Спроси меня. С полнейшей апатией смотрю Алисе в лицо, размышляя, что за успокоительное нам подсыпают в еду.

– Ты симпатичный. – Палец с идеальным маникюром тычет в меня, будто ружейный ствол.

– Когда я смогу уйти? – спрашиваю без надежды, чтобы поддержать разговор.

Смеется.

Она смеется. Затем делает несколько звонких шагов, вышибая из паркета деревянную дробь, и исчезает за краем дверной арки. Растворяется в недрах дома, и дальше я не слышу даже эха. Тюбик мастики с фырканьем кончает на тряпку в моей руке; продолжаю натирать полы.

Неужели судьба оставила меня в живых в тех далеких 90-х только для того, чтобы я драил паркет и учил географии отпрыска богатых безумцев? Заслуживаю ли этого я, за два дня до перестрелки бейсбольной битой избивавший парнишку, имени которого даже не узнал? Поджигавший ларьки? Прокалывавший шины и подсыпавший сахар в бензобаки? Преисполненный собственной важности от сопричастности к настоящей братве?

Спросите у грозовой тучи, нависшей над домом.

Если сможете расшифровать ответ грома, ударившего в ответ, обязательно сообщите.

Безликий

Хозяина я встречаю через два дня.

Два дня, проведенных в работе, чередуемой сном, душем и жратвой. Никакой дедовщины или влияния зоны, которого я опасался от Чумакова. Никакого давления и унижений, все равноправны и ответственны, как жители кампуса.

Кормят, нужно заметить, добротно. Продукты только самые лучшие и дорогие. Кухней заведует Марина. Почти не узнаю ее за это время. В часы отдыха молча гладит белье, дремлет или читает «Унесенных ветром», потертую до дыр и рассыпающуюся на страницы.

Мужчины подвала говорят, что она окончила кулинарный техникум. До того, как потеряла детей в аварии, а после этого убила соседей. Как бы то ни было, кашеварит она хорошо.

Почти всегда ей помогает Эдик.

Для особенно важных пиршеств к производству допускают кого-то из нас. Чаще всего – Пашка. Остатки завтраков, ленчей, обедов и ужинов на небольшом встроенном в стену лифте спускают в казарму. Вкусно.

Мы едим, спим, читаем и снова возвращаемся к работе. Телевизор нам положен в крайне ограниченных дозах, а раз в неделю можно коллегиально выбрать для просмотра фильм. Их, кстати, тут предпочитают не качать с Интернета, а покупать лицензионные версии. Упиваюсь сарказмом, поглощая очередную порцию ленивых голубцов. Мне будет их не хватать.

О побеге стараюсь не думать.

Мысли – такая подлая субстанция, что иногда ей хватает наглости материализоваться на лице. А взгляд Эдика похож на луч сканера. Да и Чума набивается в дружки, не отлипая ни на минуту свободного времени.

– Рубанем в нарды, Диська? – спрашивает он.

– Сигаретку? – спрашивает он.

– Дети есть? – спрашивает он. – У меня вот наверняка.

Барахтаясь в ржавых оковах повседневных забот, откладываю деньги. Незаметно. Их выдавали еще один раз, почти перед отбоем. Хорошие деньги, на них можно заказать книг или шоколада. Фруктов. Порнографический журнал. Банку энергетического напитка. Гель для волос. Тапочки или халат.

Демонстративно убираю большую часть заработка в тумбу, остальное украдкой проталкивая в подорванный подклад куртки. О том, что побег может состояться, когда на улице уже будет ликовать лето, я не думаю.

– Давай купим Санжару таблетки от храпа? – спрашивает Чумаков.

– У тебя родители живы? – спрашивает Чумаков.

– Ты когда-нибудь убивал человека? – спрашивает Чумаков. – Мне вот довелось.

Татуировки на его плечах бледные, словно выцветшие под южным солнцем. В одной из надписей на левом плече орфографическая ошибка. Стараюсь не смеяться. Стараюсь забиться под одеяло. Коплю злость и силы, которые исчезают, стоит коснуться подушки щекой.

Особняк необычайно молчалив.

Тихий, будто мавзолей. И это при том, что я уже видел троих его обитателей и наслышан о четвертом. Санжар вслух читает дурацкие анекдоты из журнала, который выписывает. Виталина Степановна стучит спицами. Пашок говорит, она вяжет детские свитера. Которые потом украдкой бросает в мусоросжигатель. Раз за разом покупает пряжу и снова стучит.

Погружаюсь в молчание, в котором меня топит этот странный дом. Полирую, подстригаю, проверяю резервный генератор, чиню дугообразные настенные подъемники для инвалидной коляски, подметаю и отвечаю на вопросы сокамерников с простотой и оцепенением банковского терминала.

Хозяина я встречаю через два дня.

– Константин, – говорит он.

Или не говорит, я тут же забываю. Но точно знаю, что обращаться к нему нужно именно так.

– Еще можешь называть меня «хозяин», – говорит или не говорит он.

Пожалуй, Константин лет на десять старше меня. Обычный мужик, каких сотнями встречаешь в метро или на остановках среди тех, кто из кожи вон вылезет, но выделится из серой массы. Кажется, он блондин. Или шатен. Некрасивым назвать нельзя, но и привлекательным – тоже. В его глаза я загляну позже, а пока понимаю одно: отведя взгляд, уже через две секунды забываю, как выглядит мой хозяин…

Где-то за высокой оградой Особняка снова грохочет апрельская гроза.

Древние Боги небес сражаются с чудовищами, лязгая волшебным оружием и на время забыв о ничтожестве людишек. Защищают Землю от Зла. Мне кажется, это похоже на установку противомоскитной сетки, когда дом уже забит колониями кровососущих.

Константин неподвижен. Одет в добротную неброскую одежду, и отчего-то мне кажется, что на ней спороты ярлыки производителей. Метр восемьдесят ростом. А может – метр и семьдесят сотых. Мне кажется, он тяжелее меня на пару десятков килограммов. В следующий момент я понимаю, что он худ, будто недоедает. Стоит на балконе – там же, где я видел Жанну.

За его спиной, будто тень, еще один мужчина.

Гитлер. С лицом романтичного убийцы. В неизменно отглаженных полуспортивных брюках и перчатках без пальцев.

Хозяин рассматривает меня без интереса.

Идеальный преступник. Таких никогда не запомнишь в толпе. На фотороботе, срисованном с Константина, будет красоваться смайлик. На всех семейных фото его лицо отчего-то не в фокусе. Через минуту ты вообще забываешь, что с кем-то разговаривал. Хозяин не хочет, чтобы этот мир его запомнил.

– Надеюсь, тебе у нас понравится, – говорит он.

Он искренен, это слышно. Неприметное, совершенно обыкновенноелицо не выражает ничего. Когда Константин говорит, то делает это вальяжно и неспешно, будто ленится. Он говорит скулами, а не губами. Едва ворочая ими, проталкивает скомканные в пучки слова, заставляя напрягать слух. Перед белоснежными зубами, на едва разлепленных губах образуются тонкие ниточки белой слюны. Именно они, а не его глаза или выбритый подбородок, притягивают взгляд.