Читать книгу "Красный дождь - Сейс Нотебоом"

Наконец мы дошли до узкой темной двери. Провожатый, не постучав, пропустил меня вперед, и я понял, что нахожусь в прихожой. Комнате, на ходившейся перед (с тем же успехом можно сказать: «находившейся за») следующей дверью. Скамеечка, крытая красным плюшем, неизбежное распятие и изображение какого-то святого — больше ничего. Из-за двери слышался голос. Ватикан чем-то напоминает двор абсолютного монарха. Собственно, хозяин Ватикана могущественнее любого короля, но в ту минуту мне это не пришло в голову. Я оказался при дворе и слушал разговор придворных. Как и при всяком дворе, здесь имела место иерархия; тот, кто был мне слышен, разговаривал с придворным более высокого ранга, это было ясно по тону и по тому, что он через слово произносил: Eminenza — так положено обращаться к кардиналу. Ма sì, Eminenza. Naturalmente, Eminenza. Senza dubbio[75]. Последнее выражение я выучил, разговаривая с Франко, но всего остального не понял. Это расширило мои познания об окружающем мире; когда я стал писать истории о путешествиях, мне случалось попадать в приемные больших и не очень больших начальников. И я установил, что время ожидания в них точно указывает на положение, которое ты занимаешь в обществе. В ту пору положения у меня, конечно, не было вовсе, потому что разговор не кончался очень долго; когда же он наконец завершился, в комнату вплыла пурпурная фигура, держа правую не до конца опущенную руку чуть-чуть наискосок, и я сразу понял: надо преклонить колена и облобызать гигантский драгоценный камень епископского перстня. Преклонять колена я умел замечательно, это древнейшее из приветствий, наряду с венским обычаем целовать ручки дамам, русской манерой обниматься и чопорным английским кивком, удается вам всегда, даря ни с чем не сравнимые ощущения, испытываемые разве что актерами, играющими в костюмных фильмах. Он был в меру дружелюбен, старательно предавался воспоминаниям о школе и о своем бывшем монастыре, а в конце беседы извлек откуда-то из-под пурпура кошелек и достал из него бумажку в 1000 лир — около десяти гульденов, на которые и в 1953 году мало что можно было купить. И все-таки эта вялая имитация old boys network[76]принесла мне и ощутимую пользу: рекомендательное письмо в монастырь, где можно было пожить несколько дней. Вскоре после этого я вернулся домой. Знакомство с Югом состоялось, но о том, что любимой моей страной станет не легкая, жизнерадостная, напоминающая ожившую оперетту Италия, но тяжелая, труднодоступная Испания Франко, заколдованным замком раскинувшаяся за Пиренеями, я еще не знал. С другим Франко, который накормил меня в Риме спагетти, я неожиданно встретился почти через сорок лет, в Милане. Он пришел на презентацию моей книги («как можно забыть такое странное имя») и сидел в первом ряду. Слишком много лет прошло, я его не узнал. Зато потом мы, конечно, обнялись. Он стал главой итальянской таможенной службы, поднялся все-таки наверх из подвалов своего министерства. Иногда хочется увидеть снова их всех — случайных и не очень случайных знакомых, забытые и незабытые лица.

Николь, Артур, Франко, Франсуа, Миа — чужестранцы, попавшие в книги о моих первых путешествиях преображенными при помощи фантазии, которой я не умел еще сознательно пользоваться, потому что не сразу выучился тому, о чем говорит Серена в самом начале моего рассказа: чтобы иметь прошлое, его нужно выдумать. Следующее большое путешествие привело меня на Север. И там я встретил девушку, которой посвятил свою первую книгу — «Филип и другие»[77], связанную с историей путешествия, совершенного вместе с Филипом Механикусом в Прованс. А об Испании, куда я попал позже, как и о первом путешествии в тропические страны, я расскажу в другой раз.

В одиночку или вместе с другом?

Этот вопрос был задан мне в давнем, невозвратном прошлом. Я сидел на скамейке в исповедальне, и речь шла о грехе прелюбодеяния. Грех этот может быть совершен тремя путями: мысленно, словесно или действием. Для совершения греха мысленно компания, понятно, не требуется, но, собираясь совершить грех действием, ты задаешься вечным вопросом: в одиночку или с кем-то вместе?

Смутно просвечивающая сквозь решетку тень исповедника желает знать это, чтобы вынести свой вердикт: грех, совершенный в компании, серьезнее, чем грех, совершенный соло. Странно, что я вспомнил об этом именно сейчас, когда подумал о путешествиях. Наверное, потому, что отправляющемуся в путь приходится решать тот же вопрос: в одиночку или с кем-то вместе?

В рассказах о путешествиях я почти всегда употребляю местоимение «я». И тому две причины. Многие путешествия я действительно совершил в одиночку, а форму «мы» нахожу вульгарной; кроме того, ее сложно употреблять по причине чисто технической: все время приходится уточнять, от чьего лица ведется рассказ. Кроме того, если путешествуешь, к примеру, с фотографом, привыкшим видеть мир сквозь объектив своей камеры, то ваши точки зрения окажутся едва ли не противоположными. Ничего героического или романтического в одиноком путешествии нет, испытавшим это знакомы сопровождающие такое путешествие ощущения: пустая комната отеля, в которой не звучат чужие голоса, открытия, которыми не с кем поделиться, проблемы и трудности, с которыми приходится справляться одному, ощущение тоски, трансформирующееся в обостренность восприятия, отсутствие отвлекающих факторов, ведущее, как утверждают, к особой сосредоточенности. Неужели это правда? И неужели вещи, которые я писал, путешествуя в одиночку, оказались лучше рассказов о совместных путешествиях? Вряд ли. Путешествуя с приятелем, вовсе не обязательно делиться с ним собственной памятью и мозгами. Вы не все время вместе, и по вечерам, запершись в номере отеля, каждый остается наедине с тем, что случилось за день.

Необходимо снова повторить: у меня ужасно плохая память на некоторые вещи. Ничем другим не объяснишь полного исчезновения из нее подробностей первого большого путешествия с одним из моих друзей; единственное, что осталось от путешествия, — его имя, использованое мною в названии книги; это его возмутило (заметим: вполне справедливо). Но лучше я расскажу по порядку. В одном из первых путешествий меня занесло далеко на север. До этого я практически не выезжал за границу. Теперь же добрался в одиночку до Дании и встретил там юную француженку, которая, изменившись до неузнаваемости, стала одной из главных героинь книги «Филип и другие», написанной годом позже, в 1954-м. Каким-то образом — уже не помню почему — в книге это путешествие переплелось с путешествием автостопом в Прованс, которое я совершил вместе с парнишкой, ставшим впоследствии известным фотографом, Филипом Механикусом; его-то имя и получил герой романа. Если я ничего не путаю — впрочем, именно такие вещи я, как правило, забываю сразу, — мы познакомились в парижском хостеле у Орлеанских ворот. Он считает, что помнит наши приключения гораздо лучше меня, и, чтобы доказать это, опубликовал свои собственные воспоминания, где мне приписываются лихие эротические эскапады; жаль, но сам я о них совершенно ничего не могу вспомнить. Возможно, он тоже кое-что присочинил, потому что, среди прочего, приписывает мне способность насвистывать по памяти Баха целыми сюитами — вот уж чего, поверьте, я не смог бы сделать ни при какой погоде.