Читать книгу "Кровавая комната - Анджела Картер"

Это был целый мир без единого признака жизни, как выжженная планета. Я поняла, что за деньги Тигр покупал не роскошь, а уединение.

Маленькая вороная лошадка послушно протрусила через фигурные бронзовые ворота, которые были открыты нараспашку, словно двери какого-нибудь сарая, лакей помог мне выйти из кареты, и я ступила на потрескавшиеся каменные плиты огромного зала, где пахло душистым теплом конюшен, сладким ароматом сена и резким духом конского навоза. Под высокой крышей, на стропилах которой еще остались струпья прошлогодних ласточкиных гнезд, раздалось нестройное ржание и мягкий топот копыт; дюжина изящных конских морд оторвались от своих кормушек и, насторожив уши, повернулись в нашу сторону. Тигр приучил своих лошадей обедать в настоящей столовой. Стены весьма уместно были расписаны фресками, на которых изображались кони, собаки и люди в лесу, где на ветвях одновременно росли и плоды, и цветы.

Лакей вежливо тронул меня за рукав. Милорд ожидает.

Повсюду через разбитые окна и настежь распахнутые двери проникал ветер. Мы поднимались по лестницам все выше и выше, и наши шаги гулко отдавались на мраморном полу. Через арки и распахнутые двери я видела под сводчатыми потолками анфилады комнат, которые, как вереница китайских шкатулок, переходили одна в другую в бесконечных закоулках этого замка. Единственными, кто находился в движении, были он, я да ветер; вся мебель была укрыта пыльными покрывалами, канделябры — окутаны кисеей, картины — сняты со своих крюков и прислонены лицевой стороной к стене, как будто хозяин не мог выносить их вида. Дворец выглядел так, словно бы владелец собирался съезжать или, наоборот, так и не смог толком здесь обосноваться; Тигр предпочел жить в необитаемом месте.

Лакей бросил на меня успокаивающий красноречивый взгляд своих карих глаз, однако в этом взгляде было столько странной надменности, что он меня ничуть не успокоил, и поковылял впереди на своих кривых ногах, тихо бормоча что-то себе под нос. Высоко подняв голову, я последовала за ним; но, несмотря на всю мою гордость, на сердце у меня лежал камень.

Милорд живет в самой высокой башне на вершине дома, в маленькой, душной и темной каморке; днем ставни в ней всегда закрыты. Когда мы добрались до этой каморки, я едва могла перевести дух и ответила на его молчаливое приветствие таким же молчанием. Улыбаться я не хочу. А он — не может.

В своем редко нарушаемом уединении Тигр носит одежды турецкого покроя: просторный темно-пурпурный, с золотым шитьем по вороту халат, ниспадающий до самого пола и скрывающий его ноги. Ножки кресла, на котором он восседает, украшены когтями. Руки он прячет в широких рукавах. Совершенство его искусственного лица наводит на меня ужас. В небольшом камине горит неяркий огонь. Порывистый ветер колотится в ставни.

Лакей негромко кашлянул. На него возложена деликатная обязанность передавать мне пожелания своего хозяина.

— У моего хозяина…

В камине прогорело полено. В этой жуткой тишине треск прозвучал настолько громко, что лакей осекся, потерял нить своей речи и начал заново.

— У моего хозяина желание лишь одно.

Густой, тяжелый, дикий аромат, которым Милорд насквозь пропитал себя прошлым вечером, окутывал нас со всех сторон, витиеватым голубым дымком поднимаясь над драгоценной китайской курильницей.

— Он только желает, чтобы…

Но, видя мое равнодушие, лакей заторопился, его ироническое хладнокровие куда-то улетучилось, ибо желание хозяина, каким бы тривиальным оно ни было, все же должно звучать непомерно дерзко в устах слуги, и его роль посредника явно доставляла ему немало смущения. Он запнулся, сглотнул и наконец исхитрился вьщать бессвязную словесную тираду:

— Единственное желание моего хозяина — узреть молодую красивую леди в обнаженном виде, без платья, и то всего лишь один раз, после чего ее вернут отцу целой и невредимой вместе с банковскими поручениями на сумму, которую он проиграл моему хозяину в карты, а также многочисленными приятными подарками, такими как меха, драгоценности и лошади…

Я осталась стоять. В течение всей беседы я смотрела в глаза, прятавшиеся под маской, которые теперь избегали моего взгляда, словно — к его чести — ему и самому было стыдно собственной просьбы, хотя она была произнесена вместо него его глашатаем. Agitato, molto agitato[16], лакей стал заламывать свои руки в белых перчатках.

— Desnuda[17]…

Я не верила собственным ушам. У меня вырвался какой-то пронзительный, грубый хохот; ни одна юная госпожа так не смеется! — с упреком говаривала мне моя старая нянька. Но я смеялась. И смеюсь. Услыхав раскатистый хохот моего безжалостного веселья, лакей, смятенно пританцовывая, попятился назад, в безмолвной, укоряющей мольбе перебирая пальцами, как будто пытаясь выкрутить их совсем.

Я почувствовала, что должна ответить ему на таком изысканном тосканском диалекте, на какой только способна.

— Вы можете поместить меня в комнате без окон, сэр, и обещаю — ради вас я задеру юбку до самой талии. Но мое лицо при этом должно быть закрыто покрывалом, чтобы его не было видно; только покрывало должно быть достаточно легким, чтобы я не задохнулась. Таким образом от макушки до талии я буду полностью закрыта, и никакого света. Вы сможете посетить меня один раз, сэр, и только один. После этого меня должны отвезти прямо в город и оставить на центральной площади, напротив церкви. Если хотите дать мне денег, я с радостью их приму. Но я настаиваю, чтобы вы дали мне ровно столько, сколько при данных обстоятельствах вы дали бы любой другой женщине. Однако если вы не пожелаете делать мне подарков, это ваше личное право.

И какое же я испытала удовлетворение, увидев, что все же задела Тигра за живое! Ибо едва лишь сердце успело стукнуть чертову дюжину раз, как в уголке его спрятанного под маской глаза блеснула и набухла одна-единственная слеза. Слеза! Слеза, как я надеялась, стыда. Какое-то мгновение она дрожала на краешке нарисованной щеки, а потом скатилась вниз и звонко упала на плиточный пол.

Лакей, вереща и кудахча себе под нос, поспешно вывел меня из комнаты. Вслед за нами в холодный коридор клубами выплыло сизое облако из курильницы его хозяина и растаяло, подхваченное ветром.

Для меня была приготовлена камера, настоящая тюремная камера — без окон, без воздуха, без света, в самом чреве дворца. Лакей зажег для меня лампу; из темноты проступили очертания узкой кровати, черного буфета, украшенного резными фруктами и цветами.

— Я совью из простыни петлю и повешусь, — произнесла я.

— О нет, — сказал лакей, глядя на меня своими огромными глазами, в которых вдруг засветилась грусть. — Нет, не повеситесь. Вы ведь честная женщина.

А он-то что делает в моей комнате, эта дерганая карикатура на человека? Он что, будет моим надсмотрщиком, пока я не покорюсь капризам Тигра или пока Тигр не исполнит моей прихоти? Неужели я до такой степени опустилась, что не могу даже иметь служанку? Словно в ответ на мой невысказанный вопрос лакей хлопнул в ладоши.