Читать книгу "Восьмой ангел - Наталья Нечаева"

Троллейбус, в котором Рощин возвращался к себе, остановился на светофоре перед перекрестком у Комсомольской площади. Рядом, заехав правыми колесами на тротуар, припарковался белый микроавтобус с большими синими буквами «Новости». Открылась дверца, и из фургончика, прощаясь на ходу, выскочила худенькая девчонка в джинсовой кепке с большим козырьком. Нагнулась завязать разъехавшиеся шнурки на кроссовках, стянула кепку, видно, чтобы не мешал оттопыренный козырек. Справилась со шнурками, подняла голову.

Славина. Ольга. Одна. В Москве.

Ну, он же не идиот, с чего ему ошибаться? Уж кого-кого, а Славину с кем-нибудь спутать…

Глава 5

За умное решение сбежать из Москвы в Питер Ольга хвалила себя поминутно. Здесь, в двух шагах от Невы, в старинном, позапрошлого века, толстостенном трехэтажном доме ей никто не мешал. Окна квартиры Макса выходили в тихий маленький двор, прямо на крону желто-багрового клена. И теплое свечение листьев отбрасывало внутрь комнаты оранжевый, почти солнечный свет, несмотря на то, что на улице все время моросил мелкий и, наверное, неприятный дождик.

Еще по пути с вокзала Ольга догадалась заглянуть в близлежащий ночной магазинчик, где предусмотрительно затарилась кефиром, фруктами и сыром. Собственно, ничего больше ей одной и не требовалось. Чай, кофе и сахар присутствовали у Макса в шкафу. Там же, на случай крайней голодухи, гнездилась солидная батарея разнообразных консервов. Барт был мужчиной хозяйственным, это Ольга отметила еще в первый свой приезд, и любил с комфортом вскрыть на кухне первую попавшуюся жестянку с консервами, чтобы, не дай Бог, не тащиться лишний раз в магазин. По этой же причине в доме имелись пачки с хрустящими хлебцами, пакеты с сушками и сухарями.

— На случай осады! — объяснил ей со смехом Барт, потешаясь над Ольгиным изумлением. — Я, когда работаю, из дома неделю могу не выходить. Чтобы от науки не отрываться…

Теперь эта Максова рачительность Славину очень выручала.

Один-единственный раз, в конце следующих суток, когда она уже добралась до самого конца программы, ей захотелось выйти на улицу. Она как раз снова отсмотрела жуткие кадры распластанных на камне мертвых Тимок и вдруг почувствовала, что ей катастрофически не хватает воздуха. Тот, что был в квартире, сгустился до ватной плотности и никак не хотел проходить в гортань. Оттого, что легким катастрофически недоставало кислорода, больно зашумело в висках и застучало в ушах.

Ольга с силой потерла глаза, чтобы изгнать из поля зрения горячие красные пятна, ухватила с вешалки первую попавшуюся куртку и, пошатываясь, спустилась на улицу.

Тут по-прежнему сеял мелкий дождик, было неприветно и хмуро, но зато — и воздух, разбавленный дождем, вполне сносно проходил внутрь, по крайней мере, появилась возможность дышать.

Девушка сунула руки в рукава, надвинула на голову капюшон. Оказалось, что куртку второпях она взяла не свою, а какую-то старую ветровку Макса. И что? Ночь, темно, кто ее видит?

В Академическом переулке — ни души. Размытые пятна фонарей, мокрый асфальт, приплюснутые к бордюру машины. На Пятой линии тоже безлюдно и неуютно. Да и какой уют может быть дождливой ночью? Где-то вдалеке под фонарем, на перекрестке Пятой и Большого, быстро проскочила сгорбленная фигура с большой псиной на поводке. Ну да, вот кого сейчас можно встретить — так это собачников. Дождь ли, снег ли — четвероногому созданию вынь да положь обязательную прогулку.

Постояв немного под желтым, как новогодняя лампочка, фонарем, Ольга двинулась в сторону набережной. Она очень любила эту часть Питера. Простор Невы между двумя мостами, отражающиеся в воде звезды светильников, украшающих гранитные парапеты, белые кораблики — плавучие рестораны и кафешки, растянувшиеся линейкой у береговых камней, сфинксы, невозмутимо щурящиеся на Неву в любую погоду.

На той стороне — рукой подать через черную маслянистую воду — светился купол Исакия, и готовился к прыжку в вечность вздыбившийся под Петром конь.

Глубоко вдыхая дождь и Неву, медленно, скользя рукой по мокрому парапету, Ольга брела по набережной. От Шмидта до Дворцового неспешным шагом — пятнадцать минут. Каждый вечер они с Максом обязательно прогуливались тут, и Барт непременно рассказывал ей что-нибудь интересное о городе, в котором провел свою жизнь, в котором жили его предки, начиная с пра-пра-прадеда — инженера, приехавшего из Голландии по личному приглашению Петра Первого.

Тут, на набережной, народ все же был. Кто-то, как и Ольга, просто задумчиво вглядывался в Неву, кто-то, скукожившись от дождя и постоянного тут, на реке, ветра, несся тяжелой рысью, торопясь в домашнее тепло. А кто-то — такие тоже находились всегда — увлеченно наблюдал за совершенно неразличимым в черной воде поплавком, в надежде выловить тщедушную мелкую рыбешку.

Славина старалась ни о чем не думать. Просто дышать, просто идти, просто смотреть по сторонам. Почти у перил Дворцового развернулась и двинулась назад. Так же медленно.

Теперь она совершенно точно знала, как закончить программу, какие слова станут завершающей точкой в ее рассказе о мурманском путешествии. Дело было за малым — отстучать все это на компьютере. Желательно, не давясь слезами и болью, не путаясь в таких привычных, ставших вдруг такими непонятными клавишах.

Утром, рано-рано, она поедет на вокзал, а с поезда, не заглядывая домой, сразу на студию. А может, чем черт не шутит, и Макс подъедет? Вдруг уже успел побывать в этой таинственной пещере и записал все, что хотел? Может ведь такое быть? Вполне!

Ну, даже если не подъедет на этой неделе, так на следующей уж точно! Место для его интервью в программе она зарезервировала, так что…

Или хотя бы позвонит. Конечно, позвонит! Вот только спустится со своих скал. И скажет: «Оленок, лечу к тебе!»

Девушка даже улыбнулась этим приятным мыслям.

Перешла дорогу к Академии художеств прямо против Сфинксов, прощально обернулась на Неву. Почувствовала, что озябла.

Сейчас согрею чаю…

В Академическом, как прежде, ни души, вот ее арка…

— Оля!

Голос, материализовавшийся из мокрой тьмы, просто не мог звучать в этом мире. Потому что не существовало больше человека, которому он принадлежал.

— Оля, постой!

Обмерев от внезапного жаркого ужаса чуть ли не до полного паралича, так, что действующими из всего организма остались только ноги, да и то — совершенно отдельно от всего остального тела, девушка метнулась в подъезд. Вознеслась на второй этаж, словно под ягодицы ударил сильнейший порыв горячего смерча, и без сил опустилась на пол, прижав спиной дверь.

Я схожу с ума? Уже сошла…

Голос Рощина. Если учесть, что ни один человек на свете, даже Макс, не знает, что она в Питере, то в темноте, ночью, ее вообще никто окликнуть не мог! Тем более что вокруг — она же видела! — совершенно никого не было! Ни в переулке, ни во дворе! Ни-ко-го!