Читать книгу "Крысоловка - Ингер Фриманссон"

– О, замечательно! Повернись, дай рассмотреть. Господи, Роза, какая ты красивая, Роза!

Ингрид

В воскресенье она решила не звонить в больницу. Пусть девочки побудут с Титусом наедине. Ближе к вечеру села в автобус, направлявшийся к больнице.

На улице оказалось неожиданно тепло. Сидела у окошка и вбирала в себя цветы, юную зелень. Тюльпаны, нарциссы, синие стрелки гиацинтов. Разноцветье там, где еще недавно царила серость. Скоро лето. Они с Титусом обсуждали, не съездить ли еще раз в Барселону, до жары. Снова прогуляться по широкой Ла Рамбла, попить сангрии в погребке у набережной…

«Мы справимся! – билось у нее в голове. – Ты снова станешь сильным, мы справимся!»

Когда она вышла на конечной остановке, налетевший ветер закружил мусор, швырнул в лицо пыль. Что-то попало в глаз, и она первым делом поспешила в туалет – промыть. Взглянула на себя в зеркало: лицо бледное, опухшее. Лицо стареющей женщины. Неизбежность. В ярком свете стало очевидно: пора к парикмахеру, надо покрасить волосы. Корни темные, а она всегда презирала женщин, так запускавших себя. На подбородке странная припухлость, потрогаешь – больно. Прыщик. Увенчанный белым гнойничком, но ничего не выжимается. После того как она на него надавила, прыщик стал лишь заметнее. Подростковые прыщи в пятьдесят лет! Поежилась. Достала расческу, сделала несколько взмахов, но лучше не стало. И внезапно – усталость, неимоверная усталость. Вернуться бы на остановку, сесть в автобус и ехать, ехать… Автобус курсировал между двумя больницами – Южной и Королевской.

Беспокоилась – как себя чувствует Титус? Не утомил ли его визит дочерей? Они больше не винили Ингрид, приняли выбор отца, хотя переживали, что отец поступил в точности как когда-то их мать. Биргитта нанесла ему рану, от которой он, по сути, так и не оправился, и дочери тогда были на его стороне, поддерживали как могли. А потом он поступил так же. Им тяжело было принять это.

«Но ведь Роза им не мать, – подумала Ингрид, – откуда же такая непримиримость?» Необъяснимо. Наверное, дело в ней самой, в Ингрид, это ее они не выносили. Казалось, девушки заключили между собой пари, кто первая сживет ее со свету. Как же такое могло быть? Так по-детски… Издевались, будто школьницы.

В груди саднило. Ингрид помнила. Школьный двор в Хускварне, на переменах она бежала в конец коридора, где был запасный выход. Карин и Каттис, самые крутые в классе. Две «К». Постоянно искали себе жертву. Никто не осмеливался пойти против них. Однажды Ингрид убежала на кладбище, соседствовавшее со школой, на уроки не вернулась. Бродила среди надгробий, желая очутиться под плитой. Под землей. Сейчас, конечно, тогдашние переживания кажутся слишком уж сильными, но Ингрид не забыла то дикое, опустошающее ежедневное отчаяние, одиночество и страх.

Теперь с абсолютным одиночеством покончено. Она судорожно вздохнула. Роза. Общаются ли с ней Юлия и Йенни? Ингрид знала, что Роза уехала из Стокгольма, живет в каком-то старом коттедже под Седертелье. Зализывает раны в одиночестве. В последние годы они с Титусом редко ее вспоминали, а когда-то Ингрид то и дело заводила о ней речь. Хотя и пыталась выкинуть ее из головы: он сам выбрал меня. Но чувство вины не желало уходить. Мысли о Розе были как наказание. Приставала к Титусу:

– Как думаешь, как она живет? Как себя чувствует?

Пока он не взрывался:

– Ну, хватит уже, черт подери! Ты ни в чем не виновата. И я не виноват. Бывает, что люди расстаются. Такое случается в жизни, если ты вдруг не в курсе.

И все же… Перед глазами вставало лицо Розы. Кошачье лицо. Чуть раскосые, дикие глаза животного, хоронящегося в зарослях. Роза сбежала от людей, обратилась в отшельницу. Странно это.

– Но, Титус… мы ведь причинили ей боль…

Вскочил, хлопнул журналом о стол. Из вазы с цветами выплеснулась вода. Вышел вон. Грохнул дверью.

Ингрид наклонилась над раковиной и принялась пить прямо из крана. У воды был привкус нефти. Отыскала в сумочке аспирин, снова глотнула отдающей нефтью жидкости. На миг почудилось, что теряет сознание. Но отпустило.

Выйдя в вестибюль, остановилась, тяжело уронив руки. Не могу больше. Хочу домой. Смотрела на огромный барельеф из глазурованной керамики. Две женские фигуры, руки вскинуты над головой, ладони сложены чашами. Вокруг – птицы: лебеди и голубки.

Как обещание смерти.

Вспомнила голландский гобелен, который когда-то подарила мать, с такими же белыми птицами. Что она с ними сделала? С вещами из прошлого? Наверное, гобелен остался в старой квартире, на Рингвеген. Где он висел? Нет, не вспомнить. Но Титусу гобелен не понравился. Он не любил китч, а гобелен с голубками в голландском стиле, сотканный матерью, был самым настоящим китчем. Выпрямилась, откашлялась. Сглотнула. Двинулась дальше.

Шагая по коридору, вдруг поняла, что девушки еще здесь. Не предчувствие – уверенность. Предвестник беды. Сбавила шаг, остановилась у ординаторской. Медсестра с блестящими черными волосами, стянутыми в хвост, сидела за компьютером. Ингрид тихо постучала:

– Простите…

Медсестра обернулась. Ингрид прежде ее не видела.

– Здравствуйте. Я жена Титуса, Титуса Вруна. Меня зовут Ингрид.

Не отрывалась от лица медсестры, ловила каждое движение. Она должна знать правду.

Женщина встала, протянула руку. Она была старше, чем показалось Ингрид вначале.

– Я Марианна.

В голосе напряжение, не укрывшееся от Ингрид.

– Как он? – быстро спросила она.

– У него дочери. Милые девушки.

– Вот как. Выходит, остались…

Медсестра кивнула. Отвела взгляд. Означает ли это, что все плохо?

– Так как он? – Ингрид выталкивала из себя слова.

Медсестра явно собиралась с силами.

– Ну что я могу сказать… Спал он ночью хорошо, и…

Из коридора донесся скрип «Биркенштоков»[11]. Еще одна медсестра, вернулась после обхода. Ее Ингрид тоже раньше не встречала. Где же сестра Лена или хоть кто-то знакомый из персонала? Медсестры о чем-то зашептались.

– Простите! – подала голос Ингрид.

Женщины глянули на нее, похоже, как-то раздраженно.

– Сестра Лена… она не дежурит сегодня вечером?

Марианна мотнула головой. Тугой хвост упал на грудь, закрывая бейдж с именем.

– Должна была, но заболела.

– Ах, вот как…

– Да.

– Что с ней? Надеюсь, ничего серьезного?

– Да кто его знает. Стресс. Похоже, переутомилась.

Когда она зашла в палату, Йенни и Юлия привстали. Ингрид посмотрела на мужа, за спины его дочерей. Глаза закрыты, кислородная трубка в носу. С трудом удержалась, чтобы не кинуться к кровати, оттолкнуть девушек, прижаться к нему и замереть в неподвижном молчании.