Читать книгу "Неверная жена - Жаклин Санд"

Наверное, она ошиблась. О любви речи не шло. Невозможно любить ту, которой обладаешь по праву.

Гийом закричал на нее и сказал, что презирает, сказал, что она умерла. Он прав: Александра мертва. Она больше никогда не будет такой, как прежде. Она немного жалела, что не умерла, произведя на свет ребенка, однако затем приходил теплый ветер, на ночном небосклоне вспыхивали звезды, и Александра переставала жалеть.

Она, видимо, будет жить теперь, глядя на эти звезды и чувствуя ветер, и ничего ей не нужно больше.

Повозка, которую купил Даниэль, все так же стояла во дворе; там повадился спать внук Заины, Малик. Мальчишка был смешной, однако Александры сначала сторонился, да она и сама с ним не заговаривала. Она все равно не поймет, что он лепечет. Потом мальчик подошел однажды, когда Александра вечером сидела под смоковницей, сложив руки на коленях и невидящим взглядом уставившись вдаль, ткнул себя пальцем в грудь и сказал:

– Малик.

– Александра.

Он подумал и сократил:

– Алия?

Она кивнула.

Они помолчали немного, а затем Малик произнес что-то и, разжав кулак, показал крохотное чудо – вырезанную из дерева птицу. Она была так хороша и так узнаваема, что Александра ахнула:

– Это же сорока! Откуда она у тебя? Даниэль вырезал?

– Тайр, – сказал Малик и заулыбался во весь рот. Затем ухватился за руку Александры и стал настойчиво звать куда-то. Она пошла.

Айша паслась за домом, блестя ухоженной гнедой шкурой, и Александра, хотя и смотрела уже на свою лошадь после выздоровления, тут словно увидела ее по-новому. Всю, от кончика теплого широкого носа с чуткими ноздрями до пушистого хвоста. Хвост был похож на волосы Александры, какие у нее были раньше, – выцветший на солнце, соломенного цвета. Заина отрезала волосы, когда Александра металась в бреду, а отрастали они медленно.

Малик снова заговорил о чем-то, и Александра пошла вместе с ним к лошади, обняла встрепенувшуюся Айшу за шею и стояла так долго-долго. А когда отстранилась, увидела, что Малик принес седло. Он стоял, держа его, и улыбался. Поперек седла лежала уздечка.

– Нет, – сказала Александра, вспомнила, что знает это слово, и повторила по-арабски: – Ля.

– Наам, – упрямо сказал Малик, – да.

Они препирались несколько минут, после чего Александра махнула рукой и позволила Малику сделать то, чего он хотел.

Самой садиться на лошадь было очень трудно, но в конце концов Александра справилась. Оказавшись на спине Айши, направив кобылку вниз по склону холма, чувствуя бьющий в лицо жаркий ветер и дрожь лошадиных мышц, Александра поняла, что хотя бы ради этого жить еще немного будет. Пока Бог не решит, что ей хватит.

С тех пор она ездила верхом каждый день.

Но кроме поездок на Айше, Александре по-прежнему ничего не хотелось. Раньше она будто чувствовала в своей душе огонь, а теперь он угас, и остался только пепел. Была ли этим огнем любовь к Гийому? Или вера в то, что жизнь справедлива? Кто знает. Теперь у Александры не было ничего, только Айша, чужой дом и никакой надежды.

Даже на то, что Даниэль вернется.

Она помнила его урывками – его заросшее бородой лицо, широкие ладони, негромкий размеренный голос. Половина воспоминаний пропала в горячке, но кое-что осталось. Александра помнила, как Даниэль нес ее на руках в ту ночь, когда вывел из крепости Ахмар. Тогда она словно плыла по воздуху вместе с ним, и спасение было так близко, и тогда она думала, что в безопасности.

Все кончилось, думала тогда наивная Александра. Кошмар завершился.

Это оказалось не так.

Александра доила козу, ездила на Айше – недалеко и недолго, помогала Заине, молчала и не думала ни о чем.

…Малик взялся учить ее словам.

– Самаун, – говорил он и показывал на небо.

– Самаун, – послушно повторяла Александра.

– Ваджьх, – говорил Малик, касаясь ладонями чумазой мордашки, а затем – губ, носа, глаз. – Шафа, анф, айн.

Александра повторяла.

Запоминала она не сразу, но Малик оказался упорным учителем, и понемногу у него стало получаться. Беда состояла в том, что ее языка Малик не знал, и все попытки научить его провалились – он просто отказывался и мотал головой, а вот гостью учил охотно.

– Бейт? – спрашивала Александра, указывая на домик. – Ард? – и клала руки на землю.

Малик белозубо улыбался и кивал.

Через некоторое время Александра стала кое-что понимать в разговорах. Попытки уловить в быстрой арабской речи знакомые слова отвлекали Александру от собственных мыслей, и она радовалась этому, насколько вообще могла радоваться. Она решила для себя, что будет теперь любить только самые простые вещи, которые никогда не отвергнут: солнце, день, землю. Александра привыкла совсем к другой жизни, но десять месяцев в разбойничьем замке изменили ее. Она больше не понимала, кто она и зачем существует. Александра де Ламонтань стала Алией из деревушки Рабиун. Эта новая женщина жила у местной повитухи, приютившей ее из милости, и больше ничего не хотела от жизни.

До того дня, когда он вернулся.

Был вечер, и округа плавилась в алых лучах солнца, уходившего за горизонт. Александра только что напоила козу Укубу, пасшуюся весь день на приволье, заперла ее в сарайчике и вернулась во двор. Заина готовила ужин, Малик убежал в деревню к приятелям. Александра не стала садиться под смоковницу, прислонилась к дереву плечом и так стояла, глядя на буйствующие в небе краски.

Потом она услышала топот и обернулась. Какой-то всадник подъехал к дому, спешился и теперь шагал сюда, ведя коня в поводу; сумерки играют с людьми шутки, и Александра не узнала приехавшего. Она лишь коснулась своих губ, ощутила их мягкость сквозь ткань – все хорошо, лицо закрыто. А незнакомец подходил все ближе и ближе, и лишь когда подошел и сказал: «Моя госпожа», – только тогда Александра его узнала.

Она ахнула и привалилась спиной к дереву, забыв, как дышать.

Даниэль выглядел иначе. Где-то он обзавелся новой курткой (украл, наверное), а еще он сбрил бороду начисто, и теперь Александра смогла наконец разглядеть его как следует. У него было необычное лицо – с мягкими чертами, но он не производил впечатления человека нерешительного. Наоборот, в его чертах словно была явлена надежность и… Александра вспомнила, как сказала ему тогда: «В тебе благородства больше, чем в моем муже». Она была права. Благородство.

Как может быть благородным вор? Она не знала, но сейчас ей было безразлично, потому что он вернулся.

– Я думала, ты не прилетишь обратно, Даниэль по прозвищу Птица, – сказала Александра слабым голосом.

– Вы ошиблись, моя госпожа, – произнес он, улыбаясь.

Александра потянула вниз ткань, открывая лицо – ведь Даниэль ее уже видел, и видел в таких обстоятельствах, что смешно отгораживаться от него кусочком ветхого шелка.