Читать книгу "Что было, что будет - Элис Хоффман"

Рассматривая пузырек с беловатым пенициллином, Элинор Спарроу кое-что поняла насчет своего дома. В Кейк-хаусе стояла такая же глухая тишина, как в ее саду без пчел, даже еще глуше. Она задела чувства близких людей, сама того не подозревая. Она запуталась в паутине, сплетенной из дней, месяцев, лет. И тогда она поняла, откуда пришло проклятие. Это она натворила дел, это она отвернулась от ребенка, предоставив дочери самой заботиться о себе.

Когда Элинор поднялась наверх с лекарством, Дженни дремала.

— Прими таблетку, и поживее, — велела Элинор.

Девочка очень удивилась такому вниманию и быстро проглотила лекарство.

— А теперь вылезай из кровати и пойдем со мной.

Дженни набросила халат и босиком последовала за матерью, в полном недоумении. Ей пришло на ум несколько причин, откуда у матери проснулся к ней внезапный интерес: озеро вышло из берегов, прорвало водопровод в доме, осы на чердаке пробились сквозь картонную перегородку. Наверняка произошло какое-то чрезвычайное событие, раз мать подумала о ней.

— Я перестала на многое обращать внимание.

Они зашли в кладовку, откуда Элинор забрала липкое угощение. На тарелку успели заползти муравьи, а от запаха бренди деваться было некуда.

— Теперь мне придется отдать это пчелам. Я должна попросить у них прощения и пригласить вернуться. — Она взглянула на дочь, лохматую, настороженную. — Надеюсь, еще не слишком поздно.

Элинор вынесла бисквит из дома. Не прошла она и двух шагов, как над ней закружила пчела.

— Это доктор Стюарт тебе рассказал о пчелах? — Девочка горела от лихорадки, у нее кружилась голова. Стоя на крыльце, она прислонилась к перилам. — Я рассказала ему секрет, а он пошел и передал тебе.

— Ну конечно, а как же иначе? Теперь будем надеяться, что у нас все получится.

Что касается Элинор, то у нее тоже закружилась голова. Она по-глупому отказалась от чего-то, а теперь старалась изо всех сил это вернуть. Угощение для пчел пахло весной, пьянящей смесью пыльцы, меда, сирени и коньяка. Десятки пчел полетели за Элинор через лужайку. Возможно, кое-что все-таки можно исправить: то, что разрушено, то, что потеряно, то, что почти отвергнуто.

— Пожалуйста, придите в мой сад.

Элинор открыла ворота, и пчелы последовали за ней, но Дженни не сдвинулась с места — упрямая, не умеющая прощать девочка.

— Идем со мной, — позвала Элинор дочь.

К тому времени сотни пчел летели на Локхарт-авеню, едва касаясь колючих кустарников на аллее Дохлой Лошади, с гулом продираясь сквозь форзицию и лавр.

Дженни было жарко от лихорадки и холодно от промозглого дня. Она подумала, что мать даже словом не обмолвилась, чтобы она не ходила босой; Элинор была не такая мать, кем бы она там ни притворялась. У Дженни закололо пальцы на ногах — верный признак беды. Но откуда было ждать эту беду? Она могла пойти за матерью, или сделать шаг назад, или остаться на своем месте и не шевелиться — она выбрала последнее в тот пчелиный день. Она не шевельнулась.

Попытка Элинор наладить утраченные отношения с дочерью провалилась, зато она с тех пор начала чаще обращаться к Броку Стюарту за советом. Если ей предстояло принять какое-то решение, она звонила и спрашивала мнение доктора, хотя не обязательно к нему прислушивалась. Да что там, она могла часами с ним спорить, подвергая сомнению каждое слово. Дело дошло до того, что семейство доктора, его жена Адель, одна из кузин Хэпгудов, и его сын, Дэвид, знали, что когда телефон звонит в неурочный час, то это наверняка не вызов в Гамильтонскую больницу и не пациент. Это Элинор Спарроу. Почему доктора не раздражало ее вечное брюзжание, никто в точности не знал.

Элинор, со своей стороны, рассуждала так: по крайней мере, есть к кому обратиться за правдой. Хорошо, что в городе живет хотя бы один честный человек. Прошли годы, не стало Ад ели, потом не стало и молодой жены бедного Дэвида, а Брок Стюарт был единственной компанией Элинор, если не считать ее пса, Аргуса. Остальных она не выносила. Тим Эрли, городской ветеринар, не переставал удивляться, что волкодаву пошел двадцатый год — неслыханный возраст для этой породы. Доктор Эрли был убежден, что Аргус просто отказывается умереть, пока жива хозяйка. Настолько он предан, шутил доктор, верен до конца.

Будь Элинор более приветливой, она могла бы рассмеяться и сказать: «Ну, в таком случае, бедняга не долго протянет». А так она просто отбрила ветеринара: «Надо полагать, плату за визит вы не уменьшите», как всегда нагнав на Тима Эрли такого страху, что он добавил бесплатную бутылочку витаминов для пса.

Элинор заболела именно тогда, когда собралась цвести последняя привитая ею роза. Она взяла одну из старых роз Ребекки (этот сорт рос только в Юнити, и ходили слухи, что он увядает от человеческого взгляда) и скрестила ее с пурпурным вьющимся гибридом, который разводила уже несколько лет. Пока что новая роза ничего особенного из себя не представляла. Случись забрести в сад какому-нибудь воришке, он наверняка прошел бы мимо неопрятного кустарника возле каменной стены, где тот рос, защищенный от ветра и жары. Воришка предпочел бы экземпляры посимпатичнее, тщательно подрезанные и ухоженные, которыми Элинор абсолютно не дорожила. Успеет она увидеть, как цветет ее новый сорт, или нет, Элинор не представляла. Брок отказался просветить ее на сей счет, несмотря на все требования узнать статистику.

«Прямо сейчас какое-нибудь дерево возьмет и упадет на нас, — ответил он. — Или молния ударит, и к чему тогда твоя статистика?»

Элинор часто вспоминала мать Уилла, Кэтрин, — как быстро та сгорела, после того как у нее обнаружили рак. Элинор не особенно любила семью Эйвери, но зла им не желала. И разумеется, она не прятала под матрас Кэтрин Эйвери веревку с черными перьями, чтобы проклясть все семейство, когда Уилл и Дженни убежали, хотя в городе пошли такие слухи. Как бы там ни было, все это дела давно минувших дней, и теперь, глядя в прошлое, Элинор понимала, что винить в том опрометчивом браке некого. Просто весна заставила их убежать, чистейшая весенняя лихорадка, опасная для каждого. Между прочим, Элинор сочувствовала Кэтрин, что та вырастила такого лгуна, как Уилл Эйвери, хотя младший мальчик, Мэтт, получился славный.

Пятнадцать лет Элинор нанимала Мэтта Эйвери расчищать сад от обломков и поваленных деревьев после бурь. Время от времени на заднем крыльце Элинор появлялась корзинка с мятой и розмарином, и Элинор подозревала, что это оставляет Мэтт — возможно, в благодарность за визиты к его матери в последние недели ее жизни. Все лето, пока умирала Кэтрин, Элинор приносила ей свежие розы сорта «Волшебный розовый», которые Кэтрин предпочитала всем прочим сортам, хотя сама Элинор не очень его жаловала. Элинор все время вспоминала, как мужественно держалась Кэтрин, когда сама проходила курс лечения в Гамильтонской больнице. Зимой ей делали химиотерапию, но она никому ничего не сказала, все держала в себе.

В этом был ее недостаток, в этом была ее сила; она отказывалась довериться кому-либо, или попросить о помощи, или просто проявить обычные человеческие чувства. К тому времени, как она все-таки призналась Броку, что у нее побаливают кости — не обычный артрит, а нечто гораздо глубже и сильнее, — было уже слишком поздно. Теперь, когда в Монро появился новый врач, доктор Стюарт делил свое время между клиникой в Норт-Артуре и домом для престарелых; Элинор осталась его единственной пациенткой. Если ночью раздавался телефонный звонок, значит, он понадобился одному-единственному человеку, своей пациентке Элинор Спарроу, которую он все-таки подвел.