Читать книгу "Свет в ладонях - Юлия Остапенко"

Идея про ассистентку Паулюсу очень понравилась.

– Хорошенькая женщина! Именно то, что нам надо, – воскликнул он, энергично хлопая себя по колену. – И как я сам не додумался? Она оживит публику, можно даже не уезжать сразу…

– Нет, вы уедете сразу, – отрезал Клайв. – К тому же, по правде, ассистентка не такая уж и хорошенькая.

– С бородой?

– Что?! Нет, но…

– Нужна или хорошенькая, или с бородой. Закон мира лицедеев, мой друг, только так, а иначе от женщины на подмостках нет никакого толку.

– Уж какая есть. Или берёте её вместе с плотником, или едем в дежурную часть – оформлять дело о похищении трупа. Ну?

Паулюс повздыхал и сдался. Доктор Мо столь воодушевился самой идеей об ассистентке, что ему было без разницы, хорошенькая она или с бородой. Старичку остро не хватало внимания и участия, чем Паулюс бессовестно пользовался; и Клайв последовал его примеру.

Впрочем, вся эта затея, говоря откровенно, имела дурноватый запашок – и мошенничества, и мертвечины. Так что Клайв пока не стал делиться своими успехами с Джонатаном и «его подружкой», как Клайв продолжал именовать про себя принцессу Женевьев. Может, думал он, подвернётся что-то получше, тем более что Джонатан всё ещё был слаб и вряд ли смог бы достаточно убедительно размахивать плотницким топором.

Однако когда Джонатан и принцесса внезапно явились в «Гра-Оперетту», стало понятно, что искать другие возможности некогда.

Доктор Мо паковал пожитки, не скрывая печали, соседи же по площади и конкуренты не скрывали злорадного торжества. Даже вчерашние зрители, в лице нескольких особенно гадких мальчишек, не упустили случая кинуть в голема камень и прокричать: «Катитесь в ад со своими мертвяками!» Голем печально загудел, когда камень отскочил от него, оставив вмятину на жестяном покрытии, а Паулюс, погрозив мальчишкам кулаком, обхватил своего жестяного приятеля поперёк груди и поволок к повозке. Отдуваясь, он думал, что и впрямь им не помешает ещё один помощник, ибо весила эта махина чёрт знает сколько, и таскать её в одиночку, или даже при посильной помощи хилого доктора, было весьма тяжело.

Утром следующего дня ле-Паулюс уселся на козлы, понукая худосочную лошадку (ибо обязанности импресарио и казначея он сочетал также с обязанностями кучера, повара и разнорабочего). Доктор Мо забрался в повозку и уселся между грудами досок, ворохом занавесей и големом, сваленным кучей в дальнем углу. Напротив доктора сидел его новый плотник, Джонатан, а рядом с плотником, прямая, как струна, бледная, как похищенный Паулюсом мертвец, с туго завязанным под подбородком капором, кидавшим глубокую тень на её лицо, сидела новая ассистентка – девица Клементина. Чем-то она напоминала доктору Мо его дочку, которую он, беспутный студент-медик, бросил вместе с её матерью сорок лет назад, и обильные старческие слёзы выступали на выцветших глазках доктора при этом сентиментальном воспоминании.

– Ничего, деточка, мы о тебе позаботимся, всё будет славно, – прошамкал старик, и повозка тронулась.

Ехали через западные ворота – Клайв в этот день стоял там в карауле и был в числе проверяющих паспорта. Однако, когда повозка Анатомического театра, непрезентабельно громыхая колёсами и подпрыгивая на булыжниках, подкатила к воротам, людей в серо-зелёных мундирах городской стражи там оказалось куда больше, нежели предполагалось.

Похоже, кого-то ждали. Похоже, кого-то очень хотели поймать. Похоже, что дело пахло теперь не только мертвечиной и мошенничеством, но и кутузкой – причём сразу для всех участников авантюры.

Перед повозкой стоял дилижанс, и документы досматривались у всех пассажиров – а было их не меньше дюжины человек, поэтому дело шло медленно. Пока оно шло, Джонатан высунул нос из-под полога повозки и с ужасом увидел, что стражники пристально всматриваются в лица всех проверяемых женщин, особенно молодых, а потом сверяются с каким-то листком бумаги – должно быть, портретом или словесным описанием беглянки. Хорошо хоть знакомых своих Джонатан среди стражников не увидел – внешность у него была самая заурядная, безо всяких особых примет, так что вряд ли его узнают сходу. А вот с принцессой могли возникнуть большие проблемы.

Пока Джонатан лихорадочно соображал, что же делать, дилижанс наконец пропустили, и пришла пора их повозки.

– Документы, – потребовал постовой, и доктор Мо, как предводитель группы, вылез наружу, на ходу вытягивая из кармана общий паспорт.

– Сколько вас? Четверо?

– Пятеро, господин офицер, аккурат пятеро, – пропел ле-Паулюс с козел.

– Как пятеро? Где документы на пятого?

– А вместо документов у него жестяная башка и жаркое люксиевое сердечко. Изволите посмотреть? У него есть душа! Он вам и песенку может спеть, грустно-грустно, ему её пела мама…

– Да ты никак в каземат захотел, негодяй? Там будешь песенки распевать. Документы! – прорычал постовой, но тут другой стражник, обойдя повозку и откинув полог, воскликнул:

– Эй, да тут, кажись, голем. А ну? Сейчас поглядим… Этим стражником был Клайв Ортега. Не ответив на умоляющие взгляды Джонатана и его спутницы, он нарочито шумно стал пробираться в глубь повозки, топоча ногами и с грохотом двигая доски.

– Вот же завалили, не продерешься, – громко проворчал он, а потом, оказавшись лицом к лицу с принцессой Женевьев, рванул шнуровку у неё на корсаже.

Принцесса беззвучно вскрикнула. Джонатан, забывшись, ринулся вперёд всем телом и вцепился Клайву в плечо. Клайв зыркнул на него, а потом на принцессу, лицо которой из белого стало пепельно-серым.

– Когда будут досматривать, выходите так. Не поправляйте. Иначе вы попались. И точно, голем! – заорал он, высунув голову из-за полога. – Только вроде дохлый. Жестянка. Груда железа.

– Эй, да это никак тот самый чмырь, что давеча людей живых резал на площади Справедливости! – воскликнул один из стражников.

– Не живых, – укоризненно поправил его с козел Паулюс. – Усопших. И с разрешения муниципалитета.

– Ничего, скоро введут обязательную декларацию перевозимого люксия. В том числе внутри механизмов. Тогда уже не будет кто попало куда вздумается големов таскать, – сказал до сих пор молчавший человек, и если бы Джонатан с Женевьев знали, кто он такой, то испугались бы ещё больше.

Потому что был это суровый, безжалостный и неподкупный капитан ле-Родд, тот самый, который привёз Клайва в столицу. И именно его нежданное присутствие на заставе вынудило Клайва на довольно странный, не вполне понятный и, безусловно, дерзкий поступок, описанный выше.

– Все, кто в повозке, – выходите, – велел капитан. Пепельная тень сошла с лица принцессы Женевьев, сменившись пунцовым румянцем. Джонатан подал ей руку, и она опёрлась на неё, спускаясь, наклонилась, сходя на мостовую и с болезненной ясностью сознавая, что грудь её чуть ли не вываливается из наполовину расшнурованного корсажа. Это не выглядело оскорблением нравов, некоторые столичные модницы шнуровали корсажи ещё свободнее, но принцесса об этом не знала – Август ле-Бейл воспитал её в скромности и целомудрии. Однако видно было достаточно, чтобы взгляды всех присутствующих мужчин немедленно обратились к вырезу белой сорочки, под которой волнилось, вздымалось и трепетало, ибо сердце принцессы так и выскакивало из груди.