Читать книгу "Известие о похищении - Габриэль Гарсиа Маркес"

Основная трудность переговоров с Эскобаром заключалась в том, что по мере развития событий он постоянно менял условия соглашения, затягивал обсуждение вопроса о заложниках, стремясь получить какие-то дополнительные выгоды, выжидая решения Конституционной Ассамблеи об экстрадиции и, возможно, о помиловании. Вычитать намерения Эскобара из хитро составленных посланий родственникам похищенных было невозможно. Зато о них прямо говорилось в полученных Гидо Паррой секретных инструкциях о стратегии и долгосрочной перспективе переговоров. «Будет лучше, если ты расскажешь Сантосу сразу обо всем, что нас интересует, чтобы больше не было никакой путаницы, – говорится в одном из его писем. – Должно быть записано и узаконено, что мы не подлежим экстрадиции ни при каких условиях, ни за какие преступления и ни в какую страну». Кроме того, Эскобар требовал уточнить пункт о признании вины в случае явки с повинной и заранее предоставить сведения о режиме охраны специальной тюрьмы и гарантиях безопасности для родственников и соратников.

Добрые отношения между Эрнандо Сантосом и экс-президентом Турбаем, которые раньше основывались на политике, превратились в искреннюю личную дружбу. Они могли часами сидеть друг против друга в полном молчании. Дня не проходило, чтобы два отца не обменивались по телефону личными впечатлениями, тайными предположениями и просто новостями. Для обсуждения конфиденциальных вопросов они даже выработали настоящий цифровой код.

Все это давалось нелегко. На Эрнандо Сантоса давил груз огромной ответственности, одно его слово могло спасти или загубить чью-то жизнь. Сознание этой ответственности, помноженное на его эмоциональность и раздражительность, определяло многое в поведении Сантоса. Те, кто в это трудное время был рядом, опасались, что горе убьет его. Он перестал есть, по ночам просыпался, а днем боялся отойти от телефона, бросаясь на каждый звонок. Все эти жуткие месяцы Сантос почти не бывал на людях, прошел курс лечения у психиатра и готовил себя к неизбежному: смерти сына; он запирался в офисе или квартире и проводил время, рассматривая огромную коллекцию почтовых марок и писем, опаленных в авиакатастрофах. Элена Кальдерон, родившая ему семерых детей, умерла семь лет назад, и Эрнандо остался совсем один. Начались проблемы с сердцем и со зрением, не хватало сил даже сдерживать слезы. И все же ему удалось – и можно считать это главной заслугой Сантоса – отгородить дела газеты от своей личной трагедии.

Главной его опорой в то горькое время стала невестка, Мария Виктория. На всю жизнь ей запомнилось, как сразу после похищения родственники и друзья мужа заполнили дом и, рассевшись на мягких подушках, до глубокой ночи пили виски и кофе. Все говорили об одном и том же, но как-то исподволь и похищение, и сама жертва отошли на второй план. Вернувшись из Италии, Эрнандо Сантос сразу поехал к Марии Виктории: он чуть не задушил ее в объятьях, но едва разговор коснулся негласных деталей текущей ситуации, Марию попросили оставить мужчин наедине. Женщина с твердым характером и трезвым умом, она поняла, как мало значит для мужской половины семьи. Проплакав остаток дня, Мариаве все же сумела взять себя в руки и твердо решила поставить на своем: добиться, чтобы в ее доме с ней считались. Эрнандо не только внял ее доводам, но и признал свою неправоту и обещал в дальнейшем с радостью принимать ее поддержку. С тех пор, общаясь друг с другом лично, по телефону, письменно или через посредников, они чувствовали незримую связь, доходившую порой до телепатии: на трудных семейных советах им было достаточно обменяться взглядами, чтобы понять, о чем можно говорить от имени обоих. У Марии Виктории появлялось много хороших идей, в частности, публиковать в газете закодированные заметки редактора, из которых Пачо мог бы узнавать семейные новости.

Из всех страдающих от этой трагедии меньше других вспоминали о Лилиане Рохас Арис, жене телеоператора Орландо Асеведо, и Марте Лупе Рохас, матери Ричарда Бесерры. Несмотря на фамилию Рохас, они не были родственницами, даже не дружили и тесно сошлись только после похищения. «Не столько от горя, – вспоминает Лилиана, – сколько ради компании».

Лилиана кормила полуторагодовалого сына Эрика Йесида, когда в теленовостях «Криптон» сообщили о похищении группы Дианы Турбай. Лилиане было двадцать четыре года, три года назад она вышла замуж и жила на втором этаже дома родителей мужа в Сан-Андресе, южном квартале Боготы. «Такая жизнерадостная женщина не заслужила столь мрачных новостей», – посетовала одна из ее подруг. Жизнерадостная и своеобразная: оправившись от первого удара, она усадила сына перед телевизором, чтобы в новостях он увидел отца, и делала так каждый день до возвращения мужа.

Ей и Марте Лупе часто звонили из редакции, предлагая помощь, а когда заболел сын Лилианы, «Криптон» оплатил расходы на лечение. Кроме этого, Нидия Кинтеро по телефону призывала женщин сохранять самообладание, которого не хватало ей самой. Она обещала, что будет хлопотать в правительстве не только о дочери, но и о всех членах группы, а любые новости о пленниках сразу же сообщит. Свое слово она сдержала.

Марта Лупе и две ее дочери, которым было тогда четырнадцать и одиннадцать лет, полностью зависели от Ричарда. Отправляясь с группой Дианы, он обещал вернуться через два-три дня, но прошла неделя, и Марта начала беспокоиться. Никаких предчувствий, по ее словам, у нее не было: просто звонила и звонила в редакцию, пока ей не сообщили, что происходит нечто странное. Вскоре все узнали о похищении группы. С этого момента в ожидании сына Марта целыми днями слушала радио, а когда подсказывало сердце, бралась за телефон и набирала номер редакции. Она переживала, что ее сын оказался самым незначительным среди заложников. «Мне оставалось только плакать и молиться». Нидия Кинтеро убеждала Марту, что ради освобождения детей они могут сделать многое. Она приглашала Марту на общественные и религиозные собрания, организованные в поддержку заложников, стараясь вселить в нее дух борьбы. Лилиана, как и Марта, убедила себя, что ее Орландо, человека столь же незначительного, бандиты могут убить последним, а могут и первым – чтобы запугать общественность, не создавая себе лишних проблем. До тех пор, пока не вернулся муж, эта мысль вызывала у нее стоны. «По вечерам, уложив сына, я садилась на террасе, плакала и ждала, что откроется дверь и Орландо вернется. Но прошло много ночей, прежде чем я вновь увидела мужа».

В середине октября доктор Турбай передал по телефону Эрнандо Сантосу одно из своих шифрованных сообщений: «У меня есть несколько любопытных газет, знаю, ты интересуешься боями быков. Могу прислать». Эрнандо понял, что есть важные новости о заложниках. И действительно, речь шла о кассете, отправленной Турбаю из Монтерии и доказывающей, что Диана и ее товарищи живы. Об этом уже несколько недель настойчиво просили родственники. Голос Дианы нельзя было спутать: «Папочка, в этих условиях трудно послать тебе весточку, но после многократных просьб нам все же разрешили». Только одна фраза подсказывала, что делать дальше: «Мы регулярно смотрим и слушаем новости».

Доктор Турбай решил показать кассету президенту и заодно разузнать, что нового. Гавирия принял их в самом конце рабочего дня все в той же библиотеке, вел себя раскованно и был необычно разговорчивым. Закрыв дверь, он налил виски и позволил себе несколько политических откровений. Процесс сдачи правосудию тормозится из-за упрямства Подлежащих Экстрадиции, и президент решил сдвинуть его с мертвой точки, выступив с юридическими разъяснениями основного текста указа. Он работал над выступлением всю вторую половину дня и надеялся все закончить сегодня вечером. Назавтра Гавирия пообещал собеседникам хорошие новости.