Читать книгу "Тайный монах - Валерий Макеев"

Природный нюх Мишу почти никогда не подводил. Он быстро понял, что «молдаванская республика» — это очень хорошо и романтично, но власть нужно уважать. Поэтому и выступил основателем первого Одесского добровольного военного «железного отряда», ставшего ядром третьей советской украинской армии.

Яков Кумкин, желая достичь уровня не менее, чем генерала, понимал, что начать, хоть и вполне символично, нужно с солдата. И в январе 1918 года он направляется рядовым в родной «железный отряд». Но видимо, что очень весело играла музыка на Молдаванке, и Яша Кумкин уже через два месяца становится помощником начштаба армии, а еще через месяц его «за особые боевые заслуги» назначают комиссаром революционного военного совета армии.

Как положено, для реализации «накопленных знаний» требуется соответствующая должность, и Яша Кумкин не пренебрег своими возможностями. В должности комиссара он «талантливо» берет… банк в Славянске. И как Попандополо с известного фильма «Свадьба в Малиновке» делит все по-честному: чуть-чуть, и еще чуть — себе, а остальное, все же, родной кассе эсеров.

Возможно, благодаря этому в июне 1918 года по «эсеровской квоте» он был направлен на службу в ВЧК. Не прошло и месяца, как Яков Кумкин сделал свой исторический выстрел.

Он вошел в историю, как первый и последний эсер-террорист с мандатом ВЧК. Шестого июля он убил посла Германии в России. От этого никогда не открещивался: «Чего сторониться своего героизма?». И, даже наоборот, это событие стало его визиткой. Подходя знакомиться в кругах чиновников и интеллигенции, он, приближаясь к своей очередной симпатичной будущей пассии, представлялся:

— Я — Яков Кумкин. Да-да, именно тот. Это я убил посла, — и сразу включал во все сияние свою завораживающую волшебную улыбку, наклоняясь к ручке дамы, чтобы отметить ее своим поцелуем.

Государство должно было сымитировать свое негативное отношение к чекисту-террористу — объявить в розыск, назначить вознаграждение и… готовить ему новое назначение и разрабатывать новую задачу. Но это произошло несколько позже.

А сейчас, когда холодный ветер поднимал снег и пригоршнями бросал его в прохожих, Якову Кумкину неистово хотелось только одного — или, наконец, скрыться от лютой метели и, при оказии, «обрубить хвост», или сначала «обрубить хвост», а уж потом согреться. Но вышло иначе. Как всегда. Какая-то невидимая рука вела его своим путем.

* * *

В прокуренном зале лектории Балтийского флота было дымно, грязно и тесно, как в жестянке, набитой килькой. Яков с помощью молодых нахальных локтей и употребления отборочных изысканных одесских матов вместо извинений, таки завоевал для себя право на «свободное сидячее место».

Сначала у него возникло неудержимое банальное желание «задремать» — отдаться воле сна и тепла. Но, возможно, именно благодаря такому положению и голосу лектора, что журчал словно горный ручей, неслышный для суетливых и певучий для тех, кто умеет слушать Природу, Якову стало казаться, что лектор именно для него рассказывает нечто сокровенное.

Зал притих. Только кое-где слышалось шуршание матросских бушлатов и сопение изумленной матросни. В аудитории установилась некая фантасмагорическая идиллия. «В глубине Азии, на границе Афганистана, Тибета и Индии, среди восьми снежных вершин, похожих на перевернутые лепестки цветущего лотоса есть таинственная страна…».

Яков словно грезил: «Неужели это голос лектора, а не продолжение уроков Шолом-Алейхема?»

Но матросское: «Дае-е-е-шь!» возвратило его к реалии. Вокруг братва была бурно-завороженная. Она была готова пробиваться вместе с лектором боями в Тибет — к земле чародеев — в Шамбалу. «Дае-е-е-шь!» связь с ее великими вождями… «Дае-е-е-шь!» их секретные умения товарищу Ленину на благо революции. Не откладывая дело и революционный порыв на «потом», прямо в зале выбрали комиссию, которая должна была составить письма в различные инстанции с просьбой выполнить с помощью кронштадтских матросов чрезвычайную миссию — захватить Тибет. Разговоры закончились. Через час письма были зачитаны вслух. Что и говорить, они были единодушно одобрены и приняты «присутствующими на лекции в лектории, что имеет чрезвычайное значение, как для трудового народа Советской России, так и для победы революции во всем мире». Приняв решение по существу, матросы разошлись по кораблям. Яков оставлять лекторий не спешил. Кумкину хотелось поближе познакомиться с лектором. Наконец он дождался, когда лектор получил заслуженный паек за работу, и подошел к нему, чтобы представиться:

— Журналист нового издания: «Огни революционной Невы» Михаил Забудкин. Спасибо, товарищ лектор, за очень содержательную и познавательную лекцию. Могу ли я записать ваши данные для читателей?

— Буренков Александр Васильевич, — как-то необычно сухо, без улыбки, и, возможно, без интереса к собеседнику, ответил лектор.

Они разошлись даже не сказав для проформы ритуальное: «До свидания!». Яков подумал: «Зачем? Все равно встретимся!».

* * *

Так встретившись, будто случайно, во флотской лектории, ученый Буренков и эсер Яков Кумкин направились невидимыми человеческому глазу путями-параллелями земного шара в диаметрально противоположных направлениях — путями творения добра и зла.

Впрочем, определение сути Якова Кумкина, указанное выше, должно быть значительно глубже и объемнее. Еще при жизни современники называли его ангелом ада или Иудой во плоти. Там, где он появлялся, словно прорывая плотину человеческой благодати и бросая вызов красоте животворности, врывались в мир струи человеческой крови и гибли люди.

После убийства германского посла в Питере среди своих эсеров Кумкин стал настоящим героем. Погибнуть за него считалось в этом кругу делом чести.

Большевики, которые якобы искали чекиста-оборотня, получили прекрасную возможность разделаться одним махом с недавними союзниками — левыми эсерами. Их менее интересовал арест Кумкина.

Москва превратилась в кровавое месиво гражданской войны. Прямой наводкой пятнадцати пушечных батарей большевики расстреляли жилой массив, в котором оборонялись левые эсеры, превратив его в смесь высококачественного дореволюционного кирпича, обломков жилищ и тел погибших защитников. Более трехсот левых эсеров были убиты, еще шестьсот человек арестовали. Всех, кто остался в живых, через год ждала убийственная новость — тот, кого они считали своей мессией, оказался предателем. В мае 1919 года справедливо решив, что дело сделано, президиум ВЦИК амнистирует обвиняемого в убийстве германского посла Якова Кумкина. Только после этого левые эсеры поняли, с кем имели дело. И тогда они вынесли этому Иуде смертный приговор.

Да откуда им, высокообразованным (в рамках традиционной ортодоксальной науки) интеллигентам, было знать, что смертный приговор будет так нелегко выполнить.

С берегов Невы, осенью 1918 года, Яков возвращается в столицу матушки Украины. Но ему не сошло с рук. Эсеры, после того, как узнали о его измене, начали на него охоту. Первая попытка оказалась неудачной. Восемь пуль выпущенные в бывшего соратника, обошли Якова. Через неделю в кафе на Крещатике двое неизвестных неотразимо стреляют в Кумкина вплотную. В придачу, в палату больницы, куда Якова доставили в тяжелом состоянии, бросают бомбу. Взрыв должен был поставить эффектную точку. Но на выздоровление ему понадобилось на удивление мало времени. Нет, Яков не убегал от железной руки Чрезвычайного Комитета большевиков поближе к родительскому жилищу. Он уже чувствовал, что ему вообще не надо кого-либо бояться. Наоборот — все должны ужасаться его.