Читать книгу "Дочь Афродиты - Филипп Ванденберг"

Мегара разозлилась не на шутку.

— Прекрати свои выдумки! Я не потерплю, если ты будешь докучать Дафне подобными обвинениями. Дафна — одна из нас, и она точно такая же, как ты и я.

Дафна старалась сдержать наворачивающиеся на глаза слезы. Не говоря ни слова, она повернулась и побежала наискось через двор к лестнице, ведущей в ее комнату. Перед кроватью, покрытой белыми простынями, она опустилась на колени и, рыдая, уткнулась головой в подушку. Потом она отбросила одеяло, чтоб прилечь, и остолбенела: на постели извивалась змея толщиной в руку.

Пляж Фалера был забит остовами кораблей. Афины создавали флот, стремясь стать сильной морской державой. На деньги, вырученные от серебряного месторождения в Фалере, было заложено двести трехвесельных триер, в которых гребцы сидели в три ряда друг над другом, по сто семьдесят человек на каждом судне, и еще десять-двенадцать матросов и двенадцать-восемнадцать морских пехотинцев.

С Эвбеи и далекого Крита торговые корабли привезли необходимую строительную древесину: гибкий ясень для мачт, твердое как камень эбеновое дерево для таранов. Временный поселок, состоящий из будок, хижин и бараков, приютил более десяти тысяч рабов и несколько тысяч специалистов, прибывших в основном из близлежащего Коринфа.

Никто особо не обращал внимания на то, как около сотни варваров поднимались на старую прогнившую триеру. Ни один человек на берегу не беспокоился о том, выдержит ли она далекое плавание.

— Вот теперь видно, насколько подлые эти эллины! — ругался один из персов, держа маленький сверток под мышкой — все, что он заработал за два года на рудниках в Лаврионе. — Счастье, если мы доберемся на этом корыте до побережья Малой Азии!

Сикиннос, который находился среди своих персидских друзей, пожал плечами.

— Фемистокл предлагал дать вам лучшую триеру, правда, с условием, что вы ее вернете. Но Аристид, его противник, был против. Он заявил, что если варвары доберутся до азиатского берега, то не вернут корабль.

— Хитер этот Аристид! — заметил один из бывших пленников, а другой вздохнул.

— Аура Мацда защитит нас. В это время море редко штормит.

— Желаю вам попутного ветра! — Сикиннос обнял каждого и поцеловал в обе щеки. Он решил остаться в Греции. Бывший переводчик чувствовал себя обязанным Фемистоклу, с тех пор как тот спас ему жизнь. Любой другой спасал бы на его месте дорогую лошадь, а раба оставил бы тонуть. Теперь Сикиннос был другого мнения об эллинах. Кроме того, как домашний учитель и воспитатель дочерей Фемистокла, он получал хорошее жалованье. Чего еще нужно желать?

— И никогда больше не возвращайтесь! — Сикиннос рассмеялся и крепко хлопнул капитана по плечу. Он вытащил маленькую табличку и протянул ее моряку. — Греческое изобретение, но неплохое.

На табличке были изображены очертания Аттики, Кикладских островов и западного побережья Малой Азии.

— Это изобрел Анаксимандр,[38]— пояснил Сикиннос, — ученик Фалеса Милетского.[39]Здесь ты видишь Эгейское море в уменьшенном размере, а вот путь, которым вы должны идти. — Он вытащил грифель, обозначил им юг Аттики и прочертил на табличке линию. — Сначала ты идешь на юг и огибаешь мыс Сунион, а потом берешь курс на восток, на остров Делос. По пути до Делоса в поле твоего зрения всегда будет какой-нибудь из Кикладских островов. Вскоре вы выйдете в открытое море — это займет полдня пути. Затем слева появятся острова Икария, Самос и, наконец, побережье Милета. Да поможет вам Митра!

Капитан молча кивнул, спрятал странную табличку и последним запрыгнул на скрипящее судно. Варвары с бодрыми криками поставили парус и опустили в воду длинные весла. Высокий нос корабля лениво повернулся в сторону моря, прозвучало несколько непонятных команд, и теплый ветер расправил парус.

Пока Сикиннос со смешанным чувством печали и озабоченности смотрел вслед исчезающей вдали триере, среди людей, работавших в Фалере, распространилось беспокойство. Афиняне указывали в сторону моря. Но не на удаляющийся корабль варваров, а на паруса, появившиеся на мерцающем горизонте. Натренированному глазу нетрудно было определить, что это флот Мильтиада.

Прежде чем широкое, тяжеловесное судно с бывшими персидскими рабами поравнялось с возвращающимся флотом, на берегу воцарилась гнетущая тишина. Сикиннос, который не мог понять причины глубокой подавленности, охватившей людей, спросил у одного рабочего:

— Разве вы не рады, что ваш флот возвращается в надежную гавань?

Тот, к кому он обратился, осмотрел его с головы до ног, по короткой стрижке опознал в нем раба и печально произнес:

— Ты, наверное, не знаешь, раб, что эллины уже издалека сигнализируют парусами о том, насколько успешным был поход.

Сикиннос приложил руку к глазам, чтобы защитить их от солнца, и стал рассматривать приближающиеся корабли.

— Вон, смотри, они подняли черные паруса, а это не предвещает ничего хорошего.

Когда к берегу причалил корабль флотоводца, Мильтиада снесли с борта на носилках. Весть о бесславном поражении распространилась как огонь в степи.

Мильтиад с тридцатью кораблями окружил вражеский остров Парос и взял нескольких пленных. Но крепостные стены оказались непреодолимыми, поэтому полководец решил обложить город и взять его измором. За двадцать шесть дней ничего не произошло. Запасы афинян, осаждавших город, иссякли. Победителя Марафона, обратившего в бегство внушавших ужас варваров, ждал невероятный позор. Он сумел прогнать персов, владевших шестьюстами кораблями, но вынужден был капитулировать перед паросцами. Мильтиаду пришлось использовать последний шанс. Среди плененных жителей острова находилась жрица Деметры. Она предсказала афинскому полководцу, что он не сможет завоевать Парос, пока в распоряжении жителей острова будут оставаться священные реликвии храма. Если же он заберет их себе, то остров падет. А она якобы знает путь через стену.

Ночью Мильтиад в сопровождении жрицы перелез через укрепления. Но когда им открыли вход в храм, полководца начали мучить сомнения, а не заманивает ли его жрица в ловушку. Что было сил он побежал назад к стене, перелез в том же самом месте и, уже спускаясь, упал и получил тяжелую травму. На следующий день афиняне сняли блокаду и возвратились домой.

Когда старого Мильтиада снесли с корабля, Кимон, его сын, заплакал. Вместо сочувствия афиняне отнеслись к потерпевшему неудачу полководцу с едкой насмешкой. Ксантипп, который с самого начала не верил в успех этого похода, теперь, напомнив полководцу о его хвастливых обещаниях, обвинил его в обмане народного собрания, что обычно каралось смертной казнью.