Читать книгу "Культя - Нил Гриффитс"

Алистер глядит молча. Голова повернута за плечо, словно приклеенная к огню, притянутая к нему щупальцем влажного дыма.

— А воняет-то, господи.

Что-то невообразимое, словно расселись кишки земли, и все дерьмо за всю ее историю, былое дерьмо и свеженькое и плеск и брызги жизни. Делай что хочешь, все равно кончится пеплом и вонью. В страшном жаре сердца лопаются, как грибы-дождевики, и вылетает из них только прах.

— Слуш, надо выбираться отсюда, братан. Я те грю. Чё-та мне тут не нравится. Здесь чё-та не так, совсем не так. Я ща сблюю, ей-бо.

Даррен прибавляет скорости, насколько позволяет старенький двигатель. Внезапный порыв ветра подхватывает дымные щупальца, срывает их с машины, машина покидает черное облако и выезжает наконец на свежий воздух.

— Слушай, вот где жуть-то, а. Я те грю. Вот где жуть-то. Чем раньше мы вернемся на нашу сторону, тем лучше, ей-бо. Черт бы побрал этого Томми. Эти деньги такого не стоят, ей-бо не стоят. Еще раз ему понадобится с кем-нибудь разбираться в этой чертовой дыре — пускай сам едет и разбирается, чесслово. В бога душу мать. Алли, какого черта здесь ваще творится, а? Какие-то средние века, бля, или как во время войны, бля. Они все с ума посходили. И еще, глянь сюда.

Он показывает Алистеру тыльную сторону ладони, где след от укуса овода затвердел и превратился в багровую шишку размером с вишню.

— Видал? До сих пор болит, бля. А ты чё это вдруг притих?

Алистер пожимает плечами.

— А чё говорить-то? Просто думаю, и все.

— О чем это? А, ладно, лучше молчи. Меня и так со всех этих дел блевать тянет. Сделаем дело, нахер, и мухой обратно в Ливерпуль, больше мне ничё не надо. Чтоб его черти… Мне бы банку пива, да дорожку занюхать у ся на хате, больше ничё не надо. А этого мне и даром не надо, бля. Прям так и хочется бросить все это дело нахер. Скажем Томми, что не нашли этого козла, и все тут.

Алистер поворачивает голову и смотрит на него.

— Честно? Ты серьезно?

Даррен пожимает плечами и фыркает.

— Я чё хочу сказать, ведь, может, мы его и вправду не найдем, типа? Однорукого-то. Ваще не найдем.

— Ну и чё?

— Ну, Т. ведь никогда не узнает, верно? Не узнает, что мы просто, эта, взяли и повернули обратно, типа. Я хочу сказать, мы ведь можем так сделать. Если ты хочешь. Я ничё не скажу.

Даррен опять фыркает.

— Не скажешь, потому как если скажешь, больше тебе уже ваще не придется говорить.

Он замолкает на секунду, потом продолжает:

— Не, слушай, кто-то ж должен заплатить за товар, бля. Какой-нибудь засранец должен за это расплатиться, так почему бы и не однорукий. Или этот другой козел, который Дауни. Я чё хочу сказать, так нам хотя б заплатят, пмаешоягрю?

Они приближаются к большому сухому дереву. В его искривленных ветвях еще вьются черные струйки жирного дыма, словно бракованные флаги, вывешенные на юбилей какого-нибудь демона, а под этим, так странно разукрашенным деревом, на выпирающих узловатых корнях, суетится стая ворон, птиц двадцать; возбужденно прыгают на земле, потом все, как один, кидаются навстречу ветру, карканье, несколько взмахов крыла — и опускаются обратно на землю. Прыжок, полет, спуск. Поднимаются невысоко — человеку будет по грудь, — расправляют черные крылья, словно чернила на ветру, клювы разинуты, словно в хохоте. Глядя на скотомогильник, бросаются в ветер, прыгают, поднимаются, хлопают крыльями почти победоносно, торжествующе.

— Даррен, гля на тех птиц. Зачем они так делают?

— Чё делают?

— Прыгают в воздух, вот так. Гля, они все время так. Чё это они все время вверх-вниз?

— Убей бог мою душу, если я знаю. Я те чё, Билл Одди[21]какой-нибудь, нахер?

Вот они поравнялись с птицами и миновали их, Алистер поворачивает голову на шарнире шеи, чтобы посмотреть на них, как они прыгают.

— Интересно, чё это они так, — произносит он тихо, с ноткой благоговения в голосе, и устраивается на сиденье так, чтобы дольше видеть скачущих черных птиц, племя оборванцев, загадочную их толкотню под мертвым, безлистным деревом, перистую чернильную тайну их сборища.

Еще один дорожный знак:

АБЕРИСТУИТ

50

В супермаркете 1

Обожаю ети яркие краски, обожаю просто вот так стоять среди ярких, чистых пятен цвета — овощей и фруктов, среди их запаха, среди лимонов, дынь и лука. Все такое приятное, чистое. Кажется, даже комочки земли на корешках — чистенькие и свежие, и вроде как аппетитные: темная земля, и все эти красивые штуки, что она родит; отварить с маслом. Ужасно приятные. Белые стебли порея с махонькими корешками, похожими на червячков, и сочный зеленый цвет верхних листьев; вонзи в них зубы — и услышишь скрип. Но я мысленно подношу один стебель к носу и вдыхаю запах, острый луковый аромат. Господи, как же у мя в желудке урчит; я тока что обедал, но от етого порея у мя урчит в желудке. И я ведь не голодный; интересно, бывает ли, что в желудке урчит от голода, но не такого, какой можно утолить едой?

Здесь, в отделе овощей и фруктов, я мало чего беру. Из овощей, что здесь выставлены, большую часть я ращу сам, у ся на заднем дворе: капусту, редиску, морковку, пастернак, картошку. Один раз пытался и салат, но его сожрали чертовы слизни. За ночь обожрали в лохмотья, всю грядку, бля. Склизкие гадики. Но все прочее, корнеплоды, типа, я ращу сам, заставляю появиться из почвы; сею крохотные семечки, лелею, поливаю, смешиваю компост и раскидываю поверх семян, маленьких-маленьких, не больше ногтя мизинца, и жду, чтоб проклюнулись первые зеленые ростки, и выманиваю из земли, из этих маленьких-маленьких семян, что-то большое и красивое, морковку, например, или пастернак. Просто диву даешься, как ето из таких крохотных семечек выходят такие большие штуки, верно? Из семечек, и из земли, и еще из моих трудов и стараний. Две руки для етого не нужно, хватает и одной — правда-правда, одной руки хватает, чтоб сделать еду из ничего. Или почти из ничего. А я просто счастлив этим заниматься, убей бог мою душу; вот мой надел земли, и из него я буду растить хлеб свой. Полоска грязи, бесплодной, бесполезной, но я буду за ней ухаживать, нянчить, и она сделается бесценной. И чего только творится под землей, пока я сплю, семена лопаются, прорастают, тянутся наверх, к свету, клубни набухают, наполняясь добром, и всему тому причиной я, я один. Это я сотворяю все прекрасные плоды из грязной земли. Просто кайф; я словно Алан Тичмарш[22]какой-нибудь. Разница, правда, заметная: я, очевидно, не так сильно раздражаю.