Читать книгу "Экипаж. Команда - Андрей Константинов"

В общем, несбыточные для подавляющего большинства потенциальных российских Золушек мечты встретить сказочного принца в случае с Полиной воплощались в жизнь в полной мере. Другие бы просто купались в свалившемся на них счастье, а она, напротив, все больше и больше грустила, понимая, что рано или поздно наступит для нее тот самый час X, когда сверкающая карета обратится в тыкву. И вовсе не из-за того, что принц охладеет к ней и выберет себе на роль Золушки другую, а потому, что она, всего-навсего, не любит принца. И чем раньше Полина ему в этом признается, тем легче будет уходить и ей, и ему. Больше всего на свете Ольховская ненавидела вранье, включая вранье самой себе. Она чувствовала, что не сможет полюбить Камыша, а представить себе жизнь с человеком, построенную лишь на чувстве благодарности, внешнем благополучии и комфорте, Полина не могла…

«Чушь какая-то! – сказала бы обо всем этом Марина Станиславовна Семченко. – Ты, мать, давно на ПФИ-то[36]ходила? А то пошла бы, проверилась… Подумаешь, тургеневская девушка! Любит-не любит – это, знаешь, из женских романов, которые новые по сорок рублей за штучку, а на развалах по десяточке… А в жизни оно все гораздо проще. Поймала мужика – держи. Иначе проспишь свое счастье и потом всю жизнь с несчастьем трахаться будешь»…

Так сказала бы майор милиции Марина Станиславовна Семченко, проработавшая в установке без малого пятнадцать годков и успевшая за это время трижды благополучно сходить замуж. И некий здравый смысл в этих словах, безусловно, имелся. Однако не зря уже было подмечено, что Полина, во-первых, была девушкой не без странностей. А, во-вторых, последние несколько лет еще жила в ней, еще теплилась непонятная надежда на маленькое чудо. И имя этой надежде было…

– Антоха Гурьев!.. Слышь, Полин!.. Гурьев из наружки! – в отдел влетела Семченко и плюхнулась в пустующее напротив кресло, не в силах отдышаться по причине своей не в меру грузной конституции. В отделе установки Марина Станиславовна на общественных началах исполняла функции сороки – все внутриконторские новости она всегда узнавала первая. Объяснялось это очень просто: не было дня, чтобы Семченко не захаживала в канцелярию, где любила пропустить рюмочку-другую коньяку со своей подругой – секретаршей шефа, пережившей на своем веку не одного начальника управления.

Внутри у Ольховской все так и оборвалось:

– Что Гурьев? – прошептала она.

– Погиб Гурьев! Вчера вечером. Объект машиной задавил. Насмерть. Говорят, на место даже Пиотровский[37]выезжал… Представляешь, что сейчас у шефа в кабинете творится?… Эй, ты чего, мать?…

В глазах у Полины потемнело, голова закружилась. Она попыталась встать, но пол вдруг резко ушел из-под ног и, теряя сознание, она начала падать. Хорошо еще, что Семченко обладала завидной реакцией, да и вообще, была во всех отношениях бабой крепкой – успела-таки подхватить ее на руки. «Ни хрена себе, – подумала Марина Станиславовна, оттаскивая Полину к дивану. – Чего это она? Беременная, что ли?»

Сведения Марины Станиславовны несколько устарели – в кабинете шефа уже ничего не творилось, а самого начальника ОПУ, полковника милиции Сергея Андреевича Конкина, в данный момент служебная машина везла в направлении Суворовского проспекта. Там ему была назначена аудиенция у господина Ваничкина,[38]и встреча эта, понятное дело, ничего хорошего не сулила. В соответствии с законом сохранения энергии и принципами демократического централизма Сергей Андреевич должен был огрести сейчас от начальника Главка по полной программе и в не меньшем, чем его подчиненный Нестеров, объеме. А того, родимого, час назад под председательствованием заместителя по оперативной работе Фадеева и при созерцательном участии Конкина отымели в начальственном кабинете с особым цинизмом, по самые, как говорится, помидоры. Помимо их троих, в этой экзекуции также приняли участие начальник отдела Нечаев и начальник службы собственной безопасности Бураков.

Фадеев исчерпал свой запас ненормативной лексики и идиоматических выражений за двадцать минут, Бураков – за двенадцать. Оттачивать искусство разговорного жанра можно было бы и дольше, однако это потеряло всякий смысл, так как разговор шел исключительно в одну калитку. Нестеров отрешенно молчал, не огрызался, в полемику с начальством не вступал и всем своим видом давал понять: «Да, я виноват, признаю, так что давайте, ешьте меня с говном, только отстаньте, разве не видите, как мне сейчас херово». Конкин все это время оставался над схваткой. Он был поинтеллигентнее (матерился редко, да и то при этом краснел и смущался), а кроме того, мысли его вертелись в несколько иной плоскости. Сергей Андреевич уже прокручивал в голове возможные сценарии будущих диалогов с руководством Главка и комиссией из ОПУ МВД, которая завтра должна была нагрянуть с проверкой. И сценарии эти были, мягко говоря, не лишены драматизма. А тут как раз позвонили из Главка и, даже не поинтересовавшись самочувствием, передали приказание прибыть сами знаете куда с подробным рапортом. После этого звонка Конкин решительно прекратил словесный понос своих подчиненных и перевел тему в более конструктивное русло. Участникам большой пятерки предстояло выработать единую, более-менее правдоподобную, версию вчерашних событий.

Камнем преткновения, естественно, был лишь один момент – какого, собственно, хрена водитель оперативной машины Гурьев оказался стоящим так близко к машине объекта наблюдения? Писать в официальном рапорте о том, что в работе наружки практикуется такой оперативно-тактический прием, как прокол колеса объекта, разумеется, было нельзя. Но и отмазка типа «Гурьев отошел за машину объекта, чтобы, к примеру, справить малую нужду», также не катила – во всем Питере другого места отлить не нашлось, так, что ли? В конечном итоге, после получаса мозгового штурма, совместными усилиями была составлена и запротоколирована более-менее удобоваримая в сложившейся ситуации (но по сути, абсолютно идиотская) версия. Звучала она так:

«…В силу вышеописанных причин, в течение нескольких часов наблюдение за объектом „Ташкент“ велось силами лишь одного экипажа (ст. смены – подполковник милиции Нестеров). В течение этого времени каждый из сотрудников экипажа (Нестеров, младший лейтенант милиции Лямин, лейтенант милиции Козырев) поочередно вел наблюдение в пешем движении за объектом „Ташкент“, вследствие чего сложилась реальная опасность расшифровки этих сотрудников. В соответствии с ведомственными инструкциями и по согласованию с заказчиком, в этой ситуации экипаж должен был прекратить оперативное мероприятие „НН“, однако старший смены Нестеров принял необоснованное решение задействовать оперативного водителя Гурьева для контроля выезда объекта с плохо просматриваемой автостоянки на проспекте Луначарского. Капитан милиции Гурьев, давно не имевший практического опыта работы по линии „НН“ в качестве разведчика, занял неправильную наблюдательную позицию, оказавшись в непосредственной близости к машине объекта. Помимо этого, он пренебрег элементарными правилами безопасности на дорогах, не учтя возможности совершения автомашиной объекта маневра „задний ход“. Резюмируя вышеизложенное, представляется, что настоящий инцидент стал следствием несогласованности действий экипажа „НН“ (ст. смены – подполковник милиции Нестеров), неправильной организации оперативной работы по объекту „Ташкент“ (начальник отдела – полковник милиции Нечаев) и непрофессиональных действий самого Гурьева, смерть которого в данном случае может расцениваться как несчастный случай при исполнении служебных обязанностей».