Читать книгу "Козья морда - Дмитрий Щеглов"

– От увертюры слышу, – последовал незамедлительный ответ.

Весь концерт они просидели как притихшие мышки. И я рядом сидел, стараясь не вертеться и не скрипеть креслом, чтобы не нарваться на оскорбление. Строгая девчонка в белом платье, и белых чулочках первая оскорбившая подружку, чувствовала мой восхищенный взгляд, которым я окидывал ее время от времени, но так ни разу и не повернула голову в мою сторону. Перед последним актом, когда я, заелозив в кресле, в упор уставился на нее, она не поворачивая головы презрительно бросила: – Тише… Апофеоз!

Большего оскорбления я никогда в жизни не получал. В этом непонятном для меня слове слились в единое; и черный, весь в мазуте паровоз, и грязный хряк доводящий бабку до слез, и я, в соседкиных глазах, молокосос. Я как воспитанный человек, дотерпел до конца спектакля, и после последнего аккорда оркестра, встал вместе со всеми зрителями и вместо приветствия бурными аплодисментами, глядя в упор на соседку нанес ответное оскорбление. Я сказал ей:

– Увертюра.

Девочка удивленно посмотрела на меня и назидательно, как училка растягивая слова, ответила:

– Деревня, неграмотная… Апофеоз.

Вокруг почему-то засмеялись. Я готов был провалиться сквозь землю, потому, что догадался, что апофеоз, это хряк доводящий бабушку до слез. И вот снова апофеоз. Перед нашим домом, собралась вся наша родня, там были и Данилина мать, и бабка, и Настина мама, и мои дед с бабкой. Кто стоял в слезах, а кто и с хворостиной.

– Пусть только мне этот утопленник заявится, уж я ему задам, – грозилась бабушка Данилы, уверенная, что ее то внук не мог утонуть, жир не позволит.

Как только мы вывернулись из-за угла, и нас увидела наша родня, Настя моментально спрыгнула с самодельных носилок и как ни в чем не бывало, пошла им навстречу. Нам, остальным, деваться было некуда, как скользнуть в соседний двор к Хромому, что мы не подумав и сделали. Из двух зол – выбирают меньшее. Фитиль, идущий впереди, высматривал, где поленица, куда он хотел на дрова пристроить дверь, когда из-за угла дома выскочил Балбес. Пес и, правда, был выдающейся кавказкой овчаркой. Даже среди китов бывают гиганты, а какие сомы попадаются я и не говорю. Балбес среди гигантов, был гигант. Увидев нас, старых знакомых, он довольный сделал два коротких, но энергичных прыжка в нашу сторону, и радостно гавкнул. Фитиль, который находился от пса в нескольких метрах, вдруг, резко бросил икону, и с места как гоночный автомобиль стал набирать невероятно большую стартовую скорость. К забору он подлетел как комета, имея естественный хвост в виде капроновой сети. Балбес от удивления еще раз брехнул в его сторону и остановился около нас, уткнувшись нам в руки. Опорной ногой у Фитиля была левая, толчковая. Всю инерцию разбега, он перевел в вертикальный полет, и взлетел над забором. Даже пес, удивляясь, стоял с открытой пастью, с которой капала слюна. Фитиль, не коснувшись забора, шмякнулся на той стороне. Данила подошел к забору:

– Интересно, какая у него высота?

– Два с половиной метра, – не глядя на глазок, определил я.

– Да, ты что, мировой рекорд всего, два сорок три.

– То мировой, а то сзади Балбес, разница есть? Представляешь, если на стометровке за спринтерами пустить тройку Балбесов, сколько мировых рекордов падет?

– Лучше крокодилов, у них челюсти мощнее.

– Нет, собаки лучше, видел по телевизору, как заяц от борзых на ипподроме бежит, сроду они его догнать не могут, как ни стараются.

– Да он тряпочный, – был я поражен дремучестью Данилы.

А пес нас давно не видел и очень обрадовался, он тыкался мордой, ожидая, чего-нибудь вкусненького, но что вкусное мы могли предложить, кроме козлиной головы.

– Хорошая мысль, не пропадать же добру, – подумал я, решив в будущем как-нибудь ее использовать. А в соседнем, нашем, дворе шел разбор полетов. Из-за чего все началось, как было на самом деле? Данила – лентяй, нет, чтобы одежду каждого разнести по своим домам, свалил ее кучей в нашем дворе, затем быстро накачал у себя дома камеру и убежал с нею на речку. А когда нас на буксире утащили за город, кто-то сообщил моей бабушке, что мы могли и утонуть. Та, сходила к Данилиной бабке, вызвали Настину мать, пустили слезы, и в это время появились мы, а на носилках лежит Настя. Бабки откачивали, говорят водой Настину маму. Теперь уж наверняка, нам с Данилой заказан вход в Настин дом. Пока Настю, целовали и раздирали на части матери и бабки, оставив нам хворостины, мы с Данилой сидели в глубине двора Хромого.

– Я пока домой не пойду, пусть бабка поостынет, она у меня скорая на руку.

– Что будем с иконой делать?

– Может Хромого спросим, он все знает.

В это время на шум, доносившийся из нашего двора, вышел на крыльцо Хромой.

Глава 7

Это раньше он был Хромой, а теперь стал Худой. Казалось, на крыльцо дома вышел человек, только, что выпущенный из Освенцима. Кожа да кости.

– Что с ним, болеет? – испуганно спросил Данила.

– Нет, лечебным голоданием занимается.

– Да он блаженный, какой то, его надо с моей бабкой свести, она у меня тоже чокнутая, – поставил диагноз рассудительный Данила.

– Чокнутый, это точно, – начал я рассказывать про нашего соседа, – кидается под бульдозеры, если начинают сносить деревянные дома и строить кирпичные. Помешался теперь на старине. В прошлом году, говорят, один ходил расчищать территорию храма. Вообще везет нам на соседей.

– Дядя Худой! Дядя Худой! – позвал, перекрестив Хромого – Петра Петровича мой приятель Данила.

– Не из-за вас ли шум стоит? – был задан вопрос с крыльца.

– Это с какой стороны посмотреть, – как налим ушел от прямого ответа Данила.

– Все понятно.

– Мы к вам на консультацию, на историческую тему.

– Это, хорошо. Я рад… Вопрос позвольте на проверку?… Вот с, молодые люди, простейший вам вопрос. Из чего на Руси плели лапти?

Мы с Данилой переглянулись. Сколько раз мы по телевизору и в разных книжках видели крестьян в лаптях, а из чего они плелись и не знали.

– Из лыка, – неуверенно я выдавил.

– Молодец. А на лыко какой материал шел?

– Береза.

– Липа, – поправил Данила.

– Ну, что ж коллеги, экзамен вы выдержали с честью, из вас могут получиться замечательные ученые, – сарказм прозвучавший в словах нашего соседа, мне не очень понравился, но я промолчал.

– Нас интересует, – я хотел вспомнить, как называется профессия монаха пишущего иконы, и не мог вспомнить, слово «борзописец» все время вертелось у меня на языке, наконец, я подобрал синоним искомому слову, и сказал, – нас интересует богомаз по имени Феофан. Не могли бы вы нам немного о нем рассказать?

– О…Иконописец Феофан. Феофан Грек – изограф, так в старину называли иконописцев, – поправил меня Хромой, – появился на Руси в 70-х годах четырнадцатого века, в Новгороде. До этого он расписал более сорока церквей в разных частях Старого света; в Константинополе, в Каффе (Феодосии), в Халкидоне, в Галате. Он был мудрец и философ, и великий художник. Но прежде, чем рассказать о самом Феофане Греке, надо хоть вскользь обрисовать эпоху, в которую он жил. А это была допетровская Русь, – Хромой как соскучившийся по слушателям лектор, шпарил как по книге.