Читать книгу "Ужин - Герман Кох"

Голова бродяги исчезла, и на экране снова возник Рик. Мой племянник смотрел в камеру и тупо скалился.

— Don’t try this at home,[6]— сказал он и еще раз замахнулся, самого удара видно не было.

— Скажи «Jackass», — услышал я голос Мишела.

И вновь голова бродяги; высотки на заднем плане исчезли, сменившись серым бетоном и рельсами под ним, — судя по всему, мужчина уже лежал на платформе. С закрытыми глазами и дрожащими губами.

— Jack… jack… ass, — произнес он.

На этом фильм кончался. В наступившей тишине слышалось лишь журчание воды по стене-писсуару.

— Нам надо поговорить о наших детях, — сказал Серж.

Когда это было? Час тому назад? Два?

Больше всего мне хотелось остаться здесь до утра, пусть меня найдут уборщики.

Я поднялся.

20

Войти в обеденный зал мне не хватало духу.

В любой момент мог объявиться Мишел (пока, во всяком случае, его еще не было — за столом сидели только Клэр, Бабетта и Серж).

Я быстро отступил в сторону, скрывшись за большой пальмой. По-моему, никто не обратил на меня внимания.

Уж лучше встретить Мишела здесь, подумал я. В коридоре или в гардеробе, а еще лучше на улице, в саду. Точно, надо отправиться Мишелу навстречу, дабы избежать возможных вопросов со стороны его матери, дяди и тети.

Я развернулся и, миновав девушку за пюпитром, очутился на улице. Какого-то четкого плана у меня не созрело. Надо что-то сказать моему сыну. Но что? Я решил сначала подождать, с чем придет он; я загляну в его глаза, решил я, в его честные глаза, не умеющие лгать.

Побродив по тропинке с электрическими факелами, я свернул налево. Скорее всего, Мишел выберет тот же путь, что и мы, по мостику напротив кафе. Конечно, в парк можно попасть и с другой стороны, с главного входа, но тогда ему придется дольше колесить на велосипеде в темноте.

Около мостика я остановился и огляделся. Никого. Свет факелов тут едва брезжил, тусклый и желтоватый, не ярче пары свечных огоньков.

У сумерек были свои преимущества. В темноте мы не сможем посмотреть друг другу в глаза — вдруг тогда Мишел скорее расскажет правду?

А потом? Что я буду делать с этой «правдой»? Я протер глаза. Как бы то ни было, при встрече с сыном взгляд мой должен быть ясным. Я сложил руку ковшиком, поднес ко рту, выдохнул и понюхал. Да, изо рта несло алкоголем — пивом и вином, хотя, по моим подсчетам, до сих пор я выпил не больше пяти бокалов. В этот вечер я как раз собирался сдерживаться, чтобы не дать Сержу повода издеваться над моей вялостью, — я себя знал, к концу вечера мой пыл, как правило, угасает, и, если бы брат снова начал разговор о детях, я не смог бы ему достойно ответить.

Я бросил взгляд на другой конец мостика и на огни кафе за кустами на противоположной стороне улицы. Не останавливаясь проехал трамвай, потом все опять стихло.

— Давай поторапливайся! — сказал я вслух.

Именно в этот момент, как бы очнувшись от звука собственного голоса, я вдруг отчетливо осознал, что мне предстоит.

Я вынул мобильник Мишела из кармана и отодвинул крышку.

Нажал на иконку «прочитать сообщения».

Прочел обе эсэмэски: в первой упоминался телефонный номер абонента, не оставившего голосового сообщения; во втором говорилось, что тот же самый абонент наговорил новое сообщение.

Сравнил время получения обеих эсэмэсок. Между первой и второй прошло всего две минуты. Сообщения были получены, когда я беседовал по телефону со своим сыном.

Я удалил эсэмэски.

Затем зашел в голосовую почту.

Позже, когда Мишел получит свой телефон, он не обнаружит на дисплее пропущенных звонков, а значит, не будет прослушивать голосовую почту. Во всяком случае, какое-то время.

— Yo![7]— услышал я после того, как привычный женский голос объявил о наличии одного нового и двух уже прослушанных сообщений. — Yo, ты собираешься перезванивать или как?

Yo! Примерно полгода назад он решил косить под афроамериканца, натягивая на себя бейсболку «New York Yankees» и пользуясь соответствующей лексикой. После того как его привезли из Африки, он прекрасно овладел голландским, причем не голландским языком плебеев, а языком окружения моего брата, что называется безупречным голландским, то есть голландским высшего общества — голландским теннисных кортов и хоккейных клубов.

В один прекрасный день Бо наверняка посмотрел на себя в зеркало и решил, что Африка — синоним чего-то жалкого и нуждающегося в помощи. С другой стороны, голландцем он все равно никогда бы не стал, несмотря на идеальное произношение. Вполне объяснимо, что он ищет свою идентичность за пределами Голландии, по ту сторону Атлантического океана, в черных пригородах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса.

И все же с самого начала что-то мне безумно во всем этом претило. В этом усыновленном мальчике моего брата мне отчаянно не нравилось его ханжество, его жуликоватая манера эксплуатировать собственную непохожесть в отношениях с приемными родителями, сестрой, братом и кузеном.

Раньше, еще малышом, он чаще Рика или Валери заползал в слезах на колени к матери. Бабетта гладила Бо по его черной головке, нашептывая в утешение ласковые слова и одновременно озираясь вокруг в поисках виновника его горя.

И почти всегда сразу находила.

— Что случилось с Бо? — с укором спрашивала она у своего биологического сына.

— Ничего, мама, — говорил Рик. — Я только посмотрел на него.

— Вообще-то ты просто расист, — сказала Клэр, когда я дал волю своему возмущению в адрес Бо.

— Отнюдь! — защищался я. — Я был бы расистом, если бы симпатизировал этому лицемеру исключительно из-за его цвета кожи и происхождения. Позитивная дискриминация. И если бы я экстраполировал лицемерие нашего сводного племянника на Африку в целом и Буркина-Фасо в частности, тогда я тоже был бы расистом.

— Шутка, — сказала Клэр.

На мостик выехал велосипед. Велосипед с фарой. Я видел лишь силуэт за рулем, но собственного сына я даже в темноте узнал бы из тысячи. То, как он склонился к рулю, точно гонщик, небрежность, с которой он вихлял вправо-влево без малейшего движения корпуса; это движения… хищника, вдруг промелькнуло у меня в голове. Вообще-то атлета, собирался я сказать. Собирался подумать. Спортсмена.

Мишел занимался футболом и теннисом; полгода назад он записался в фитнес-клуб. Он не курил, практически не употреблял алкоголь и не принимал наркотиков. «Эти тормознутые» — так называл он своих одноклассников, куривших травку, и мы с Клэр, конечно, ликовали. Мы были рады иметь сына, который не обнаруживал признаков проблемного поведения, редко прогуливал школу и всегда делал домашние задания. На уроках он не блистал, не высовывался и никогда не лез из кожи вон, но, с другой стороны, никто никогда на него не жаловался. В целом он учился на «хорошо», только по физкультуре всегда успевал на «отлично».