Читать книгу "Темная полоса - Яна Розова"

– Брешет ведь! – рычал Дольче. – Зачем ему напарник? С напарником делиться придется!

Я подбежала к другу и положила руки на его напряженные запястья. Он поднял на меня злые карие глаза, а потом резко отпустил Дмитриева и предусмотрительно отскочил в сторону, толкнув меня в кресло.

Следователь действительно развернулся, как пружина, чуть не засадив Дольче ногой в пах. Мой друг скрипуче рассмеялся.

– Так вот, проститутки, – объявил Василий Иванович, поднимаясь с пола и отряхиваясь от несуществующей в доме Соньки пыли. – Вы мне теперь не десятку, а пятнарик торчите!

Он вышел из квартиры, конечно не забыв хлопнуть дверью.

– Что теперь будет? – сказала Соня. Она перестала плакать, поскольку пребывала в ступоре.

Дольче тихо ругнулся, потирая руки.

Я смотрела на своих друзей, понимая, что все стало с ног на голову, в результате чего мы совершили невероятную глупость. Возможно, и вправду лучше бы мы убили Дмитриева.

Неожиданно Соня заговорила. Ее голос звучал спокойно, она вообще выглядела как нормальный человек, но слова ее были словами совершенного безумца:

– Дольче, Ната, милые. Я хочу, чтобы вы сейчас же ушли отсюда. И ушли из моей жизни вообще. Я любила вас, я люблю вас, я буду всегда любить вас. Но мой сын мне дороже. Вы ведете себя как какие-то ковбои. Как дети, играющие в бандитов и полицейских. Вы рискуете жизнью моего ребенка. Ната, ты же должна меня понять.

– Но мы оба понимаем тебя, – сказал Дольче. – Мы хотим тебе только помогать. Всегда и во всем. И мы твоя семья…

– Не надо, Дольче. Уходите.

– Но где ты деньги возьмешь? А мы тебе поможем…

– Я не могу и ваши деньги взять! Это же детский сад какой-то! Вы продадите свои квартиры и машины! Так не бывает. И даже если вы так поступите – я эти деньги не возьму. Потому что никогда не смогу отдать вам долг. И буду чувствовать себя…

Я тоже попыталась поспорить с ней:

– Соня, а разве ты не поступила бы так же? Я точно знаю…

– А я – не знаю… Я не могу сейчас размышлять по поводу ситуаций, которые не произошли. Мне надо решить эту свою проблему. Уходите.

И мы ушли.

Глава 6

До моего дома мы доехали в полном молчании. Только напоследок Дольче мрачно произнес:

– Зря ты меня остановила. Надо было его удушить. Она бы нас выгнала, но проблему мы бы решили.

Дома я рухнула в кровать и зарыдала. Да никогда, никогда бы я не поверила, что вот так все повернется. Борянка убита, отравлена, умерла. Теперь Соня не хочет меня видеть. Но за что? Я ведь только и хотела, что помочь. Один Дольче у меня остался. А что, если теперь Яков уговорит его уехать в Германию?

И что теперь будет делать Сонька? Этот человек ее раздавит, в порошок разотрет…

Не знаю, сколько я плакала. Плакала, пока не уснула. Меня разбудил телефонный звонок. Это был Женька.

– Ты з-заболела? – обеспокоенно спросил он в ответ на мое осипшее «алло».

– Вроде того…

– Приезжай, надо работать.

– Ты сделал то, что я просила?

– С-сделал. Варя твоя очень на тебя похожа. Я сразу ее узнал.

– И что?

– Сказал, что ты просила. С-сказал правду.

– Какую?

– Ей нельзя рисовать.

– Спасибо.

Одна проблема была решена. Женька стал настаивать, чтобы я приехала, но это было просто невозможно. У меня не было сил. Физических. Иногда от переживаний со мной такое случается. Да и выглядела я как раз для портрета, если хочется потом этим портретом попугать честной народ. Я обещала Женьке перезвонить и отключилась. Во всех смыслах.

Второй раз меня разбудила Варька. Она влетела в квартиру как смерч, раскидывая ботинки, одежду, тетради, сопли и обвинения. Она бегала вокруг моей кровати, кричала, что это же какой-то бред, фигня просто: Инна говорит, что гений, а он – что никуда не гожусь! Это же ненормально! Какая она несчастная…

Ее хватило минут на двадцать, причем дочь не просила от меня утешений, а только говорила сама. Но после криков наступило другое состояние – сходное с моим пару часов назад. И тогда Варька полезла в мою постель обниматься, просить утешения, защиты. Я обняла ее, ощутила, как же хорошо вот так, вдвоем…

Мы проснулись только утром.

Глава 7

А следующим вечером мне пришлось выполнять обещание, данное художнику Шельдешову. Ощущения при этом возникали непонятные. Было мучительно не видеть его столько лет, но было и странно встречаться с ним, пусть даже преследуя такие невинные цели, как работа над портретом.

Не будучи наивной дурой, я понимала, что Женька хотел бы получить от меня намного больше, чем разрешение рисовать мою выразительную внешность. И я, предоставляя ему себя в качестве модели, конечно, поощряла его надежды.

Он затеял глупую игру, а моя ошибка заключалась в том, что я в эту игру ввязалась. А что будет, когда мой портрет увидит Инна? Она его увидит, ибо медвежонка в мешке не утаишь.

На этот раз Женька снова налил мне водки, усадил на то же место и спрятался за мольбертом. Но молчать сегодня он не собирался.

– Я вспомнил з-знаешь что? Я вспомнил, как ты однажды напилась и уснула на органном концерте.

– Врешь, – возмутилась я. Да, мы были на концерте органной музыки, когда ездили с ним на художественную выставку в Питер, и мы выпили в буфете по одному коктейлю, но я не спала!

– Да? – удивился он, появляясь из-за мольберта. – Вру? А кто уронил номерок из гардероба? Как раз была такая маленькая пауза между частями кантаты Баха. Номерок был металлический, он так зазвенел, что ты проснулась. А все на тебя смотрят!

– А ты сам-то помнишь, как в поезде ошибся купе, а было уже поздно и темно, и ты сел на голову спящей женщине? Вот она вопила! Какой там Бах!

– А у тебя в бассейне, в той гостинице в Питере, расстегнулся лифчик! И у всех мужиков глаза повылазили.

– А ты в ресторане уронил себе на колени кусок утки в красном соусе, а так как ты фраер, то штаны на тебе были белые и ты был похож на свинью!

Ослабев от смеха, Шельдешов выронил из рук кисть, чем насмешил меня еще больше. Неожиданно я ощутила такое облегчение и подъем, что все мои проблемы показались мне если не мелочью, то чем-то гораздо менее грандиозным, нежели десять минут назад.

– А помнишь… – Он снова взял в руки кисть, но к холсту даже не повернулся, а стал грызть кончик ее деревянной ручки. – Помнишь, как в нашем номере было холодно? Мы даже любовью занимались в одежде.

Я молчала. Вот она, его игра.

– У тебя всегда с-сначала были холодные губы, как у статуи, а потом я обжигался о твое тело.