Читать книгу "Бета-самец - Денис Гуцко"

Наклонилась, чмокнула его в щеку.

Злая, злая бывшая Вера.

Вызванный к ресторану таксист предложил поехать по Пушкинской: путь длинней, зато пробки короче. Поехали по Пушкинской. Бронзовый Александр Сергеевич, которого любореченский скульптор наделил несколько хитроватым выражением лица, разглядывал запруженный перекресток так, словно готовил какой-то подвох.

В открытые окна «Рено» вливался автомобильный чад и гул работающих двигателей: таксист экономил бензин, не включал кондиционер. Машина проползала за раз метров пять-десять и замирала.

Один из отрезков Пушкинской, долго дремавший под невидящим взглядом Топилина, вдруг дернулся и ожил, кинулся совать ему в глаза старинные потертые виды. Офисной высотки здесь тогда не было. Извилистым проходным двором можно было пройти от автобусной остановки на площадь Зои Космодемьянской, к автодорожному техникуму. Двор, на край которого наступила офисная коробка, обзавелся воротами с магнитным замком.

— Я выйду.

— Полчаса назад проезжал, такого не было. Видно, авария впереди.

— Ничего, я тут про дело одно вспомнил.

— Ну, если дело… А мне, бывает, хочется выйти, хлопнуть дверью, и… гори оно всё… Достало! Лучше на велике, ей-богу. У меня вон сосед…

— В другой раз доскажешь, ладно?

Расплатился и вышел.

Когда-то спортзал Автодора был элитным — «центровым» тогда говорили — местом, чем-то вроде клуба делового общения. Уже достаточно деловые, но еще не отягощенные деловым этикетом любореченцы общались, присев на длинные крашеные лавки, до или после тренировки, а то и между подходами к снарядам; или в раздевалках душевых, обмотавшись полотенцами; или в вестибюле у широченных подоконников, под фотопортретами корифеев и передовиков. Ходили туда и братки, и мирные любители спорта, и начинающие бизнесмены, к числу которых принадлежал тогда и Саша Топилин, обувщик. Функционировал клуб по принципу «свои здесь не платят». На вопрос какого-нибудь новичка: «А сколько здесь стоит в месяц?» — ответить, взглянув наивно: «Нет, братишка, не знаю… Я так хожу… Пацаны пускают», — дорогого стоило. По нынешним меркам — все равно что, выходя из «Майбаха», въехавшего под «кирпич» на виду у гаишника, подмигнуть водителю, отчаянно высматривающему, куда бы припарковать свою «шоху»: «Да тут везде запрещено».

Хаживал в Автодор Георгий Иванович Макаркин, бывший чемпион Любореченской области в весе пера, полутораметровый пенсионер в обвислых штанишках. Приходил, садился на лавку возле ринга. Ни с кем не заговаривал первым. Но через какое-то время кто-нибудь просил его:

— Иваныч, посмотри у меня боковой.

Или:

— Иваныч, посмотри, как у меня ноги.

Иваныч смотрел, морщил размазанный по лицу нос, показывал, как надо.

Топилина, припавшего к открытому окну после очередного нокдауна, сам однажды окликнул:

— Тебе, парень, защиту нужно ставить.

Почему защиту, Топилину было ясно (кончик языка во рту теребил клок разбитой щеки). Но чем он, спортивно обделенный переросток, привлек внимание Иваныча — Топилин не спросил, а старый тренер объяснить не удосужился.

За полгода, пока не пропал из Автодора, Макаркин неплохо его поднатаскал.

— Чего ты встал?! Чего встал?! Вроде как: я ударил, теперь его очередь. Двигайся давай, не спи! Пойми своей башкой: защита — такая же активность, как нападение. Запомни, все твои неприятности из-за того, что ты не успел сделать что-то, что должен был сделать. Вот и все. Ты сам не успел… понимаешь? Не сделал то, что должен был. А противник дело двадцатое.

Ни одна из прочитанных в юности книжек, самых восхитительных, после которых в распаленной душе стоял долгий привкус красоты и полета, не принесла и сотой доли той практической пользы, которую он извлек из советов Макаркина. Посредством нескольких десятков слов бывший чемпион будто перевернул Сашу Топилина с головы на ноги: «Так-то оно удобней будет». Именно там, на ринге Автодора, Топилин не понял даже — в буквальном смысле почувствовал своей башкой, насколько безопасней двигаться, чем стоять. И немедленно употребил приобретенные навыки вне ринга. Начал искать спасения в действии. Под окрик: «Чего ты встал?! Чего встал?» — решение любых проблем давалось намного проще. Так, он одним из первых в Любореченске свернул кроссовочный бизнес. Антон сомневался, стоило ли. Но вскоре в городе наладилась продажа настоящей обуви, а там и цены на фирменные кроссовки поползли вниз. Выгодно продал кооператив молодому армянину, купил магазинчик на Малороссийской, возле которого потом открылся кинотеатр.

Дверь в Автодор оказалась заперта изнутри. В вестибюле слонялся сторож.

— Уважаемый! — окликнул Топилин. — Подойдите на секунду!

Сторож сначала махнул на него раздраженно рукой, но потом, подумав, все же подошел. Щуплый подвижный старик, чем-то похожий на Иваныча. Выражение лица — как у запущенного секундомера: «Время идет, излагайте».

— Вы не могли бы…

— Закрыты! Выходной! — резанул сторож.

— Вы не могли бы меня впустить ненадолго? Я когда-то тренировался здесь, в вашем спортзале.

— И что?

— Да вот, ностальгия. Можно, я пройду в спортзал, посижу там?

— Шутишь, что ли? — он пожал плечами и развернулся, чтобы уходить. — Делать нечего.

— Отец!

Это обращение к посторонним пожилым мужчинам вызывало у Топилина рвотные позывы, но уж очень хотелось пройти.

— Пропусти, в натуре. Только с зоны откинулся, дай молодость вспомнить.

Сторож замялся. Для верности Топилин вынул из бумажника пятисотку, прижал ее к стеклу.

— Пусти, не обижу.

Сторож повертел головой, как будто ему давил воротник, и с примирительным ворчанием подошел к двери.

— Ладно. Раз такое дело.

Открыв дверь, он отступил в сторону.

— Только тсс… Начальство наверху. В комп лазит.

Топилин сунул купюру в брючный карман сторожа.

Тот стыдливо сморгнул.

— Куда идти, помнишь? Там открыто.

Ни ринга, ни тренажеров не осталось. В углу стопка матов. Для любителей побоксировать в дальних углах оставили мешок и грушу на пружинной растяжке. Включил свет. Не глядя в зеркала, прошел по залу. Снял пиджак, бросил его на маты и сел на длинную, винтом перекошенную лавку. Лавка качнулась, сердце екнуло: она и тогда качалась точно так же и громко топала, когда кто-нибудь шлепался на нее с размаху.

Зал арендовал Леха Фердинский по прозвищу Махно. Огромный двадцатипятилетний качок, словно скрученный из корабельных канатов. Лицо ясное, как небо над спящим океаном. Гагаринская улыбка — и красноречивая колотая рана под левой грудью.

— Парни, тренируйтесь хоть до утра, — говорил он, улыбаясь, в сопящий и лязгающий железом зал. — Только кто забудет ключ на вахту сдать, потом не обижайтесь.