Читать книгу "Валькирия в черном - Татьяна Степанова"

В углу среди книжных стеллажей – большой японский сейф. Ложный, потому что настоящий сейф для драгоценностей находится в квартире совсем в другом месте. В музейной витрине, в бархатных гнездах медные кольца и браслет необычного вида. Очень древний.

Второй браслет витой, со «звериной головой», на рабочем столе ювелира. Тут же химические препараты. Это изделие вместе с прочей добычей на днях привез и продал Петру Грибову курьер «черных археологов», тайно раскопавших могильник в причерноморской степи. Где – никто не скажет, но вещи уже плывут. Скифские погребальные артефакты, в том числе и этот вот витой браслет.

У рабочего стола – крохотный лысый человечек в очках. Не карлик, но такого малого роста, что становится тревожно при виде его согнутого хилого тельца и огромной головы, посаженной, кажется, прямо на острые худые плечи без шеи.

Но те, кто знает известнейшего ювелира и коллекционера Петра Грибова, стараются не обращать внимания на его внешность. Это такая редкая болезнь, поразившая его в детстве, остановившая рост. Лицо ювелира изборождено морщинами, кажется, что перед вами глубокий старец, но это не так. В этом году Петр Грибов отпраздновал свой семидесятилетний юбилей.

– Ну и хорошо, ты у меня умница. Сильная девочка, – Петр Грибов, увидев вошедшую Яну, заулыбался. – Айн момент, я тут должен все закончить, почистить. Долго они там тебя допрашивали?

– Нет, я думала, все продлится дольше. – Яна обошла витрину. – Пап, тут просто дышать нечем, эти твои реактивы. Можно я окно открою?

– Ни-ни, а мой бронхит? Потом проветришь. А я вот не думал, что они там долго тебя продержат в этой милиции-полиции. Но все же я очень беспокоился. И даже звонил Мангольду.

Мангольд – знаменитый на всю Москву адвокат и тоже крупнейший коллекционер антиквариата с 80-х годов.

– Вышло бы подозрительно, если бы на простой допрос я уже явилась с адвокатом Мангольдом Исай Исаевичем, – Яна тряхнула волосами и усмехнулась.

Та же кривая усмешка, так не понравившаяся Кате, но, на взгляд Петра Грибова, ювелира…

– Вот свет лампы сейчас на твой профиль упал… Януша, как же ты похожа на маму, – голос Грибова дрогнул. – Как же я любил ее. Единственный человек на свете, который так понимал меня, принимал целиком – всего без остатка. Помню тот день, когда я увидел твою мать впервые. И потом чудо – эта прекраснейшая, добрейшая женщина полюбила меня, урода, такого безобразного. Это сейчас я стар, и безобразие мое можно простить, принять. А в юности… Как я страдал из-за своего уродства, сколько слез пролил тайком в подушку. Не смел ни на что надеяться – на счастье, семью. И вдруг появляется она, твоя мать, мое божество. И мир расцвел… как же я был счастлив. Все, что я делал, я делал ради нее. И ради тебя, конечно, ради тебя тоже, моей девочки, потому что ты так на нее похожа. Так что там у тебя спрашивали конкретно эти полицейские?

– Пап, ничего особенного. Про него.

– Что про него, это понятно. Их всегда все интересует в таких делах. Хотя они и понять ничего не могут. Иногда – в начале. Иногда, как в нашем случае, до самого конца. Нас ведь тогда тоже, помню, допрашивали. По нескольку раз. Всех детей. Всех, кто выжил.

Яна повернулась к отчиму. Эту историю… да, эту историю она слышала много раз.

– И меня тоже спрашивал следователь, там, в больнице. А сбоку сидела наша учительница химии. Тряслась как овца. В лагерь она с нами, детьми, не ездила, поэтому ничего толком не знала. А следователь меня все спрашивал, спрашивал, – Петр Грибов покачал головой. – Я до сих пор помню вопросы. А ведь прошло больше пятидесяти лет. Такое, видно, не забывается. А позже, уже когда начался учебный год, приезжали кинооператоры из милиции. Хотели нас снимать для их хроники служебной. Нас, детей, кто выжил. Но директриса школы не позволила, даже в райком звонила. И они уехали от нас прямо на кладбище. Снимать могилы тех, кто умер. Женька Горкин… мы с ним пять лет сидели за одной партой. И Света Удальцова… их я жалел больше других.

– Пап, тебе надо поесть и отдохнуть. Я сейчас быстро что-нибудь приготовлю.

– Они спрашивали тебя, когда ты с ним виделась последний раз? – Петр Грибов наклонился над рабочим столом.

– Нет.

– Значит, еще спросят. Это вроде ритуала у них перед тем, как подойти к вопросам более серьезным.

– Они спрашивали, почему мы с Андреем развелись, – тихо сказала Яна Лопахина. – Им показалось странным – после того, как я столько с ним жила там… где он служил, когда вернулись в Москву, когда он наконец зацепился тут…

– Ага, значит, они решили начать с самого главного вопроса, – Петр Грибов еще ниже наклонился над рабочим столом. Укрепив осторожно древний медный позеленевший браслет в держателе, он обрабатывал его каким-то составом, очищая. – Знаешь, дочка, я всегда считал, что следствие и правосудие должны быть на стороне жертв. Я сам когда-то был жертвой. И такое не забывается. То, во что я превратился после того лета в пионерском лагере… да, я выжил, но посмотри на меня. Это чудо, это счастье, что я встретил твою мать и она согласилась… как прекрасная принцесса в сказке, согласилась выйти за такого гнома. Я собирал для нее сокровища, но я бы все отдал за прямую спину, за здоровый желудок, не сожженный ядом, за силу, за красоту… Правосудие должно всегда быть на стороне жертв. А ты тоже жертва. Простить то, что делал он… твой муж…

– Пап, мне одно время тоже казалось, что я никогда не смогу простить Андрея, но…

Ювелир Петр Грибов смотрел на Яну. Ждал ответа.

– Пузырек куда-то задевался, – сказал он озабоченным тоном, так и не дождавшись ответа. – Такой темный, с притертой пробкой без этикетки. Ты случайно не видела?

– Потом вместе поищем. Все, заканчивай тут и мой руки, через пять минут садимся за стол, – Яна уже покинула кабинет и шла на кухню.

Картины со стен кисти Левитана, Айвазовского, Кустодиева, Фалька, Филонова, Сомова и Добужинского наблюдали за ней.

Она не спросила отчима о том, что находилось в пузырьке с притертой пробкой.

Глава 16

ВЕЧЕР ОХРАННИКА

Павел Киселев – в прошлом телохранитель Бориса Архипова, а ныне водитель-охранник в его осиротевшем семействе – после кошачьей эпопеи отпросился у Анны Архиповой «домой к матери».

Собственно, сегодня ему как раз полагался выходной, но в преддверии старухиного юбилея в доме, где он служил, все, на его взгляд, шло вверх дном. За эти годы он как-то уже свыкся с тихой размеренной жизнью дома, с трауром, а тут сразу столько всего – делать в Электрогорске заказы, таскаться в Москву, сопровождать хозяйку по магазинам, увозить – привозить, доставлять покупки, за всем следить, все успевать.

К матери, жившей тут же, в Электрогорске, в тесной квартирке в бывшем «заводском доме», он действительно заглянул на час, завез ей продукты, поболтал на кухне о том о сем, съел тарелку вчерашнего борща, выпил компот из сухофруктов и…