Читать книгу "Иван Грозный. Царь, отвергнутый царизмом - Сергей Кремлёв"

подсчёт жертв репрессий вёлся, надо полагать, тщательно и ревностно, ибо за всех убиенных надо было молиться, чтобы отмолить у Бога все грехи государя. Вот почему прав Руслан Скрынников, когда он рассматривает Синодик как наиболее надёжный источник для определения масштабов репрессий и оценивает их на уровне в 4000 человек – за много лет. Причём и эта цифра, скорее всего, завышена. Думать так позволяет включение в Синодик как конкретных имён, так и безличных цифр. И если при составлении Синодика его составители опасались кого-то пропустить, то в той же «скаске» Малюты Скуратова цифра в 1490 человек могла быть «липовой» – в отчётах все любят прибавить лишку.

В своей монографии «В канун грозных потрясений» А. А. Зимин сообщает: «В 1582/83 г. после большой подготовительной работы разосланы были по монастырям пространные списки синодиков, содержащие поминовение 3300 (2060 безымянно) человек, погибших в годы опричнины и последующее время…»

Нельзя не сравнить цифру Грозного с цифрами «цивилизованных» европейских репрессий того времени… Французские «варфоломеевские» 30 000 человек, убитых практически единовременно… Десятки тысяч людей, избитых в Нидерландах за считаные годы испанским герцогом Альба… Десятки тысяч казнённых в «ивановском» XVI веке английским Генрихом VIII и английской же Елизаветой I… А более ранние зверства феодалов в ходе Жакерии и Крестьянской войны в Германии, где счёт убитого простонародья шёл на десятки, если не сотни тысяч?.. Это – не говоря уже о в чистом виде геноциде испанцев по отношению к коренным народам в Новом Свете. На таком фоне и с учётом сложностей эпохи цифра Грозного не впечатляет – если не начинать болтовню о том, что счастье человечества не стоит слезинки невинного дитяти. Именно под подобную болтовню только в ХХ веке были уничтожены миллионы невинных детских жизней. И сотни тысяч уничтожаются по сей день.

«Десятки» же тысяч и тем более «сотни тысяч» «невинно убиенных» «тираном» Грозным возникли в Европе XVI века в полном соответствии с принципами будущей геббельсовской пропаганды. (Впрочем, как видим, такого рода пропаганду скорее следует называть – по приоритетам – штадено-горсеевской). Тогда Россия начала Ливонскую войну; война на первых порах война шла для России успешно, и срочно понадобилось изобразить русских и лично Ивана исключительно зверями. К последней – пропагандистской, подоплёке дела мы ещё вернёмся.

Это – что касается «цифровой» стороны новгородско-псковского похода Ивана Грозного. Но для репрессивного похода были и политические причины, как внутренние, так и внешние. О сепаратизме Новгорода, возникшем как реакция на особое положение города-республики в «монгольской» и постмонгольской России, ранее было сказано. В правление Ивана Грозного эта особенность Новгорода сохранилась, питая на Руси очень нехорошие и опасные тенденции. На Новгород – как противостоящую Москве силу – всё ещё надеялись многие, и среди этих «многих» на Руси и вне её не было ни одного, кто желал бы России могучего и независимого будущего. Пресечение – уже раз и навсегда, всех антирусских мечтаний и было основной целью и задачей похода на Новгород.

Ещё Андрей Старицкий в своём противодействии регентше Елене Глинской после смерти Василия III рассчитывал на новгородскую «кованую рать», и рассчитывал не без оснований – Андрей новгородцев устраивал намного больше, чем централизующий режим Глинской – Овчины. Устраивал Старицкий – последний удельный князь на Руси, и всё древнее боярство, которое уделов уже лишилось, но которое ещё не лишилось желания всё вернуть назад.

Андрей претендовал на регентство, но не исключалась и его «заявка» на престол. При этом Андрей был человеком вздорным, мелочным, склонным канючить ещё при жизни Василия III. Его сын Владимир Старицкий – двоюродный брат царя Ивана, особой незаурядностью тоже не отличался, хотя претензии имел, а его мать Евфросиния, вдова Андрея, их подогревала.

Евфросиния Старицкая – урождённая княжна Хованская, аттестуется историками как женщина незаурядного ума, однако, взвешивая обстоятельства, её следует оценивать, скорее, как злобную, властную и самоуверенную дуру, которой втемяшилось в голову одно: её сын Владимир может быть царём не хуже её племянника Ивана. Потому Евфросиния и была так упряма и настойчива в своём неприятии царя.

После смерти Андрея Владимир Старицкий – в случае смерти Ивана – оказывался бы первым претендентом на престол, причём его поддержало бы боярство. В такой ситуации те или иные антиивановские заговоры были просто неизбежны. Для того чтобы понять это, нет нужды читать ни тома летописей, ни горы монографий. Причём Новгород был удобной естественной базой для тайной подготовки и финансирования антиивановых действий, которые были одновременно и анти-московскими, а в конечном счёте – антирусскими.

И Андрей Старицкий, и Владимир Старицкий имели в Новгороде резиденции и пользовались популярностью уже потому, что, во-первых, стояли в оппозиции к Москве – как и традиционно Новгород, а, во-вторых, тяготели к Польше и Литве – как и Новгород. При этом Новгород оказывался единственным серьёзным каналом влияния в России Польши, Литвы и вообще Западной Европы. Новгород все ещё играл роль второго политического центра Руси, однако был носителем антинациональной, по сути, тенденции. Причём – уже из века в век.

Показательно, что в записях Альберта Кампензе – информатора папы Климента VII, о Новгороде сказано, что «этот знаменитый город, находившийся прежде под властью Литвы (жирный курсив мой. – С.К.), был взят со всеми принадлежащими к нему землями у Казимира, одного из предшественников Сигизмунда, великим князем Иоанном (Иваном III. – С.К.) в лето Спасителя нашего 1479 и присоединён к московским владениям».

Новгород никогда не находился под властью Литвы, но тот факт, что информаторы самого Кампензе – его отец и брат, жившие в России, были уверены в обратном, говорит о вполне определённом «имидже» тогдашнего Новгорода. Положение осложнялось тем, что с 1558 года Россия вела изнурительную и сложную внешнюю войну – Ливонскую, с Ливонским орденом, с Польшей и Литвой. При этом и внутренняя ситуация была напряжённой.

К тому же начало того 1569 года, в конце которого был предпринят поход на Новгород, оказалось прямо переломным в судьбе сразу трёх государств – России, Польши и Литвы. Опосредованно же событие, имевшее тогда место в польском Люблине, серьёзно влияло на долговременное развитие вообще всей Европы – в январе 1569 года на сейме, собравшемся в Люблине, началось обсуждение унии, которая окончательно включала бы Литву и вместе с ней западные, юго-западные и южные русские земли Литвы в состав Польши. В своём месте о Люблинской унии будет сказано отдельно.

Люблинская уния была направлена против России, а в тылу у Ивана был Новгород. О системной связи, в той или иной мере связывавшей Краков (тогдашнюю столицу