Читать книгу "Случай на станции Кречетовка - Валерий Владимирович Рябых"

с молодыми деревцами. Как уютно жилось тут до войны. Наконец, диверсанты углубились в тенистый частный сектор. Дом уголовника поражал давней запущенностью, усадебный участок зарос сорняком, кроны плодовых деревьев не пропускали лучи солнца. Одним словом — дно.

Мерин, сразу же уединился с хозяином — здоровенным, щетинистым мужиком, полчаса что-то с ним «перетирал». Потом хозяин предложил выпивку и закуску. После застолья часа два подремали. За то время к уголовнику приходила пара человек, вероятно, из блатных. Еремеев изредка слышал мат и тюремное арго в приглушенном разговоре. Но кто такие не знает. Уголовника же с лошадиной кликухой четко запомнил, дубль Мерина, только увядший.

Ближе к полночи Мерин с уркой ушли, оставив Ерему одного. Потом через часок вернулись оба сильно возбужденные, выпили. Еремееву водки не предложили, сказали: «Еще не заслужил…» Дали только пожрать. Потом Мерин приказал Ереме сжечь один домишко, канистру с керосином принес сам хозяин. Лошак же и сопроводил Еремеева до места. Как устраивать пожары фрицы учили, дело плевое.

Поджог прошел как по нотам. Старый уголовник растворил калитку палисадника, провел к домику, ничуть не опасаясь нарваться на хозяев или сторожевого пса, наверняка знал, тут никого нет. Сам Ерема подустал тащить тяжелую канистру с керосином, хотел малость передохнуть. Но уркаган велел не расслабляться: «Сначала дело, потом тело…» — резюмировал поговоркой. Диверсанту пришлось подчиниться. Лошак же перво-наперво выдавил стеклышко у задней двери в терраске и открыл щеколду.

Поджигатели проникли в жилище, сносно различимое в свете полной луны. Ерема, как на контрольном занятии в разведшколе, окатил керосином углы и стены, не забыл обильно смочить постельный тюфяк, побрызгал в платяной шкаф. Накрутив на попавшийся веник рубашку хозяина, облив остатками керосина, чиркнул спичкой. Поочередно, по ходу выхода, спешно орудуя вспыхнувшим факелом, запалил нехитрое обиталище Семена Машкова. Потом, спрячась неподалеку в кустах, они с Лошаком пронаблюдали, как занялись огнем внутренние комнаты, а вскоре и дом превратился в пылающий стог сена.

Вернувшись обратно, доложили о сделанном Мерину, тот довольный утробисто крякнул. Затем компания, без воодушевления, обмыла содеянное ночью, похоже, так скучно и уныло выпивают люди на поминках чужого человека..

С восходом диверсанты покинули «лошадиную фамилию», и подались к горловине станции, где к ним вскоре присоединился Тита. Залезли в пустой тамбур и доехали до бабкиного разъезда.

— Так… — интригующе протянул Воронов, выслушав подробную исповедь Еремы. — А что за тяжелый сверток притащили Конюхову? Ну, тому к бандиту с лошадиной кличкой… Куда дели кулек?

— А-а… — разинул рот Ерема, — а откуда известно?

— Лошачок проговорился, ну и что теперь скажешь Павел Батькович…

Еремеев заметно смутился, потом взял себя в руки и стал валить все на Мерина. Мол, эта вещь главного группы. Что в скрутке Ерема не ведает. Да, и прятал сам Мерин, тайно, чтобы никто не знал…

— Хватит тут «ваньку валять»! — Сергей рассердился. — Чего еще не рассказал? Ты не думай, коль что утаишь, из Титы выжмем до капли. Так… закончил? — Воронов проявил нетерпеливость.

— Да, больше ничего не знаю… как на духу… зуб даю.

— Ну, коли так… через полчаса по закону военного времени тебя расстреляют. Ты теперь не нужен.

— Как так, гражданин начальник? А суд, а трибунал… За что так строго…

— Сотрудничать со следствием не хочешь, врешь. Да и зачем для трибунала бумагу переводить… Еремеева Павла и так уже нет в списках живых. Конвой! — позвал громко Воронов.

— Я все, все… расскажу! Гражданин начальник не расстреливай, пощади! Как хошь сотрудничать буду, прикажи только. Помилуй, не убивай!

— Смертная казнь — это не убийство, это высшая мера социальной защиты народа от предателей Родины, — отчеканил Сергей менторским тоном.

— Помилуйте, пощадите, гражданин начальник! Я на все готов, любую бумагу подпишу.

— Ну, давай посмотрим… — милостиво произнес Сергей. — Рассказывай одну правду-матку, — и, в сторону двери. — Конвой отмена!

— В свертке взрывчатка и запалы, — уныло промямлил Ерема, — спрятали у Лошака в сарае, в угольном ящике, под слоем антрацита.

И мужик разговорился, да и речь арестанта стала куда грамотней… В довоенное и недавнее прошлое диверсанта внесли существенные коррективы:

Павел Еремеев не был крестьянином, происходил из семьи лавочников. Когда папашу-торгаша, активно сотрудничавшего с белыми, отправили на перевоспитание в места не столь отдаленные, то на самом деле Еремееву младшему пришлось стать пролетарием, научиться класть кирпичи. Благо матушкин дядька слыл классным печником, взял внучатого племянника в подмастерья. Ну, а дальше устроился в строительный трест, где по работе ходил в передовиках, хотели даже грамоту дать, но поостереглись из-за скверной анкеты.

Ну, а в плен мужик сдался, исходя больше из своекорыстных побуждений. Надеялся на смену власти в стране. Павлу ведь довелось пожить при старом порядке. Тогда перед папашей сирые обыватели ломали шапки, а Павлушу ученика коммерческого училища готовили в бухгалтера орловского заводчика на чугунолитейный завод. Ну, а дальше сулила открыться блестящая перспектива. Ерема превратился бы в Павла Силантьевича, женился бы на дочке местного богатея, расширил бы отцовское дело, боженька разумом не обделил, и зажил бы — «кум королю, зять министру». А что сыну лавочника светило при Советах? Батрачить на чужого дядю, пахать как вол на стройках социализма, жить от получки до получки, прикидываясь недалеким, зашуганным мужланом-работягой. Даже семьи толком не завел, два раза женился и разводился, по причине неустроенной, не по его «изящной» натуре, жизни.

Вот и в лагере Еремеев стал не рядовым каменщиком, а поставили десятником на работах военнопленных, сумел подольститься, понравиться фрицам. И в сталаг под Минском десятника перевели не за красивые глаза, а увидали в пленном русском человека дельного, способного стать не рабочей скотиной, а принести ощутимую пользу немецкой армии.

И в разведшколу напросился сам, хотел еще больше выслужиться перед немцами. Слышал разговоры (и не байки), что особо отличившихся лазутчиков, делают инструкторами в разведшколе и производят даже в офицеры Вермахта.

Хотел Еремеев выделиться из толпы пленных красноармейцев, а потом вернуть украденное большевиками, положенные по рождению достаток и власть.

Воронову впервые довелось наблюдать поток подобной самобичующей искренности. Дурак — сам себе наговорил на полный вышак…

— Ну, а теперь «вернемся к нашим баранам», — Воронов, использовал любимый фразеологизм. — Мерин?.. Давай, подробно, что знаешь об этом битюге.

Мерина звали Гурьев Никита. Как там не секретничай, но все тайное становится явным, даже в немецкой разведшколе. Да и какой спрос с курсантов военнопленных, единственной отрадой которых было: пожрать, поспать, да и поболтать на трепетные темы в курилке. Непрофессионалы, дураки в конечном итоге по глупости пробалтывали доверенные секреты, а потом вовсю сплетничали друг о дружке.

Гурьев Никита —