Читать книгу "Сначала повзрослей - Маша Малиновская"

простоявшей у меня на консервации почти шесть лет. Уверен, он мог бы себе купить другую, более новую модель, но, видимо, что-то в жизни произошло, где-то в душе что-то сыграло, что захотелось вернуться к тому себе, который ездил именно на этой машине.

Ведь не зря даже у старых машин, совсем уже изношенных многолетней эксплуатацией есть ласковые прозвища — “ласточка”, “красавица”, “дружище”. Один мой товарищ прям с щемящей грустью расставался со своей старой приорой перед покупкой совсем новенького дастера. Казалось бы, выбор-то очевиден. Но… когда вкладываешь во что-то душу, это что-то потом становится дорогим сердцу. Так и с машинами. Это и люди, которых в твоей жизни уже может не быть, определённый период жизни, засевшие занозой эмоции. Это воспоминания.

Семён проводит ладонью по крыше и легонько хлопает.

— Ну привет, — усмехается. — Ещё погоняем, да?

— Конечно, погоняете, — ржу. — Шмель твой вполне бодр и здоров. Масло я заменил, тормозную прокачал, фильтры все заменил на свежие. Развал-схождение парни вчера тоже провели. В остальном тачка свежа и прекрасна, несмотря на твои попытки ушатать её в юные годы.

— Спасибо, Герман! В путь я завтра, так что сегодня, может, пивка?

Семён поднимает за ручку пятилитровую кегу пива, демонстрируя намерения.

— Я только за, — киваю. — Сегодня планов особых не было. Прямо тут посидим или куда поедем?

— Да давай тут. Только надо сгонять пожрать купить.

— У меня, кстати, есть, — вспоминаю про еду, которую принесла Женя. — Пошли.

В подсобке я застилаю стол, достаю бокалы, разворачиваю пакет от Жени. Заботливая какая, и салат сделала, и бутербродов несколько. Да только то, что в машине сделала, смущает.

И одно дело понимать, что у неё самой интерес вспыхнул. Иначе зачем бы она сделала то, что сделала? Совсем другое — самому среагировать. Вот где дьявол кроется. Ведь тут же на прикосновение её несмелое, трепетное, все волосы на затылке дыбом встали.

Пахнет она так, что закачаешься — свежестью, юностью, невинностью, но вместе с тем от неё повеяло такой мощной женственностью, что я… испугался. Да, я, здоровенный мужик, бывавший в разных передрягах — и жизненных, и криминальных, и любовных, вдруг испугался.

Себя.

Потому что шевельнулось внутри в ответ что-то слишком сильное. Опасное. А оно ни ей, ни мне не нужно. Мелкая ещё. Восемнадцать ей. Блть, она в два раза меня младше!

— Оу, это кто о тебе так позаботился, Гермыч, — Радич откупоривает кегу и наполняет оба бокала. — Вроде ни Кристина, ни Катерина не склонны на такое. А еда явно домашняя.

— Да блин, — чешу в затылка, сам задумавшись, как объяснить это всё даже себе. — Девчонка у меня живёт одна…

Семён ставит кегу со стуком на стол и внимательно смотрит на меня.

— Не знал, что у тебя женщина постоянная появилась. Скрытный ты стал что-то, дорогой друг.

— Она не женщина, — говорю и путаюсь сам ещё больше. — Сём, история странная.

— Интересненько… — он садится и весь превращается во внимание. Вот же ж… Любит Радич душу вытянуть. Зато по уму всегда скажет что. Не в юристы ему нужно было идти, блин, а в психологи.

Я поднимаю бокал и делаю большой глоток.

— Короче, девочку на трассе подобрал… Слушай, иди на хер! — этот гад саркастично поднимает брови. — Не шлюху. В прямом смысле девочку — думал малолетка, но нет, восемнадцать есть уже ей. Её придурок-парень со своими дружками хотели позабавиться, а она драпанула от них по лесу. И мне прямо под колёса выскочила на ночной трассе, прикинь?

Семён тут же заметно серьёзнеет, перестаёт подкалывать и паясничать, весь превращаясь во внимание. Метаморфоза, которая характерна для него. Семён — человек лёгкий, с ним просто и комфортно дружить и общаться, но когда ситуация требует, он превращается совершенно в иного — серьёзного, внимательного, готового помочь и поддержать. Юрист по образованию, он хорошо мне помог тогда три года назад, когда история могла приобрести совсем нехороший поворот.

— Так эти мудаки начали её потом пытаться преследовать, возле общаги поджидать, — продолжаю. — Только проблема ещё в том, Сём, что мудила этот оказался сынком моего парnнёра. И девчонку стал пытаться подловить, чтобы запугать, поэтому и пришлось забрать её к себе временно, пока не решу, что делать с этим гондоном и его шайкой. Кажется мне, не первая Женька такая у них, ой не первая. А ей-то и помочь некому, сирота она, одна бабка в деревне где-то и всё, никого больше.

— Хреновые дела, Герман, — поджимает губы Радич. — Конфликт интересов всегда плохо. Но если бы не ты, сам понимаешь, что девочку эту в жернова бы затянуло и перемололо бы.

— Понимаю, Сём, потому и зацепился.

— Да понимаю я, почему ты в принципе за такое цепляешься, Герман. Всё никак не отпустишь… Но девочка бы без тебя точно не выкарабкалась. — Семён допивает своё пиво и вновь наполняет оба бокала, пока я, махнув рукой, раз уж такие посиделки, достаю коньяк и режу бутерброды на несколько частей. — Я чем-то помочь могу сейчас?

— Сейчас вряд ли. Я пока пасу ублюдка. Позже — возможно, если пожелаешь или будет возможность.

— Что значит “если пожелаешь”? — удивляется Радич, и я ему признателен за эту душевную щедрость и дружеское плечо.

— Ладно, понял, спасибо, — киваю.

Мы сидим с ним несколько часов. Он рассказывает, что снова встретил женщину, которую когда-то очень любил. И что у неё дочка. От него. А он не знал. И теперь жизнь будто смысл совершенно иной приобрела, и жить на полную захотелось. У Семёна всегда были проблемы с семьёй, там мать и отец из-за угла мешком пришлёпнутые точно, но именно сейчас он разорвал с ними связь.

Мы долго говорим по душам. У меня нет друзей, с кем бы я там открыто бы мог поговорить. Раньше был Шелест. Но то раньше… Мы и с Семёном-то не шибко близки в целом, да и видимся редко, но именно ему легче всего мне душу открыть.

Когда речь снова заходит о Жене, я, неожиданно для самого себя выдаю:

— Прикинь, она меня сегодня поцеловала.

— Ну, судя по этой вкусной жрачке, — говорит, откусывая кусок от бутерброда, — я не удивлён. Малышка выражает симпатию как может.

— Ей восемнадцать, Сём, — тру лоб.

— И что?

— Ну как что? — смотрю с удивлением. — Мелкая же.

— Сам знаешь, Герман, х*й ровесников не ищет.

— Мне больше нравится поговорка, что любви все возрасты покорны, — усмехаюсь. Сёмины поговорки не могут не вызвать ржач. — Звучит приятнее.

— Ну, тут, Гермыч, тебе решать. Если девчонка втрескалась, то хана тебе. Сам знаешь, какая она,