Читать книгу "Спасибо за покупку - Лев Соломонович Новогрудский"

На другой картинке Юлька являла собою солнце, а будущий следователь по особо важным делам грелся в испускаемых этим солнцем лучах. На последней странице письма картинка имела продолжение: солнце светило с прежней улыбкой, а под его лучами осталась лишь жалкая горсточка пепла и треснувшие от жара очки.

В письмах Олег неизменно интересовался, как у Юльки дела в магазине. О своей работе Юлька рассказала ему все очень подробно. Правда, сначала трусила и мучилась — сказать или нет? Было ужасно противно сознавать, что она стесняется своей профессии, опасается, что специальность продавца может уронить ее в глазах Олега. Однако ко всем опасениям примешивалось и другое — злость против любого, кто посмел бы неуважительно отнестись к ее работе, фыркнуть или косо взглянуть с высоты собственной привилегированной и многоуважаемой профессии, пусть даже будущей. Еще совсем недавно подобных чувств Юлька не испытывала, но теперь она кое-что знала о магазине и думала примерно так: «Если в каждом из них работает хоть одна Антонина Сергеевна, хоть одна Майя или Виктор Егорович, к их делу нельзя отнестись несерьезно».

Но злость злостью, а признаться Олегу в том, что она ученица продавца, было не так-то просто. «Пусть попробует что-нибудь такое сказать, — повторяла про себя Юлька. — Пусть только попробует что-нибудь такое подумать! Пусть! Никогда больше не встречусь, ни за что!» Возможно, Олег заметил ее смятение, да и трудно было не заметить, поскольку сведения и признания она выдавливала из себя с трудом. Во всяком случае, ни обидного сочувствия, ни тем более пренебрежительности Олег не проявил. С Юлькиных слов Олегу понравился Виктор Егорович, о котором он сказал:

— Дельный, видимо, человек. Прошел войну?

— Да, — ответила Юлька. — Танкист, был ранен. На лице шрам и сейчас очень заметен.

— Шрамы украшают мужчину, — засмеялся Олег. — Знаешь, Юль, мне с детства фронтовики кажутся людьми особенными. Они постигли настоящую цену жизни и всего, что ее наполняет. Если хочешь найти истинного праведника, ищи его среди ветеранов, только среди них! Сами они этого, по-моему, не понимают.

Юлька согласно кивала, хотя поисками праведников никогда в жизни не занималась.

В связи со словами Олега она почему-то вспомнила пенсионера местного значения и рассказала о нем: как впервые увидела, как предложила сделать его председателем совета покупателей, как вместе с Виктором Егоровичем ходила в одинокую стариковскую квартиру.

…К старику Юлька и директор пришли сразу после совещания. Приходу их он не удивился, снял с себя женский фартук, в котором предстал, открывая дверь, провел в комнату, предложил сесть. Сам тоже сел на стул и сидел молча. Когда директор собрался начать разговор, старик приложил палец к губам: «Тсс!» Молчание сохранялось довольно долго, а директорские попытки его прервать пресекались все тем же сердитым «Тсс!»

За это время Юлька рассмотрела стариковское жилище. Аккуратно и чисто, хорошая мебель, и пол натерт до блеска, но как-то холодновато, зябко, необитаемо. Квартира напоминала мемориальные квартиры-музеи. В них вроде бы все осталось таким же, каким было при хозяине, но осмотришь, и тянет спросить: «Будьте любезны, скажите, а где он все-таки жил? Просто жил, понимаете?»

Странная игра в молчанку, которую затеял старик, прервалась неожиданно. Юлька потянула носом — пахло горелым.

— По-моему, — начала Юлька.

— Тсс! — пенсионер погрозил ей пальцем.

— …пахнет горелым, — закончила Юлька свою мысль.

— Каша!!!

Старик всполошился было бежать на кухню, стал натягивать на себя фартук, но Юлька его опередила. К сожалению, кашу спасти не удалось.

— Я сварю новую, — предложила Юлька. — Молоко в холодильнике?

— Свернулось, — сказал старик. — Пришлось выкинуть. Все ваши сюрпризы.

Последние слова пенсионер адресовал директору в качестве очередного упрека.

— Отлич-ч-чно! — Виктор Егорович, говоря «отлично», упирал на «ч». Обычно он это делал, когда хотел свою оценку возвести в более высокую степень: сверхотлично, отлично в квадрате.

Старик насупился.

— Опять издеваешься?

— И в голове не держал! Мы ж как раз по этому поводу пришли. По поводу молока и другого прочего. Нам помощь ваша нужна.

— Помощь? — осторожно спросил старик, не веря директору и ожидая какого-нибудь подвоха. — Разве не подъемник пришли слушать? Звук ему замерять?

— Да какой там еще звук!

Этим директор чуть все не испортил, поскольку старик решил, что Виктор Егорович хочет его лишний раз уверить, будто шума подъемник не издает, и заладил угрожающе:

— Как это какой звук? Как это какой звук?!

— Да нет, — вмешалась Юлька. — Мы подъемник даже не собирались включать, честное слово!

— Не собирались? — строго переспросил старик, он искал подтверждения у директора.

— Законсервирован. — Виктор Егорович сложил крест-накрест руки и показал этот крест старику. — Конец машине.

Старик задумался.

— Чего ж мы тут полчаса молчали да прислушивались? К чему прислушивались-то?

— Сами удивляемся, — сказал директор. — Вы все «тсс» да «тсс», слова не давали вставить.

Старик мелко затрясся — смеялся. Юльке и директору тоже стало весело.

— Сам я Федор и по батюшке Федорович, — представился наконец старик.

— Это мы, дорогой товарищ, знаем из ответов на ваши жалобы. Нам копии присылали.

— И мне! — Федор Федорович процитировал: — «Копия директору магазина номер шестнадцать Трофимову В. Е.». Теперь расшифруй-ка, что оно значит — В. Е.?

— Виктор Егорович.

— А меня Юлей зовут, — сказала Юлька. — Можно, я в магазин сбегаю? Одна минута! Принесу молока и сварю все-таки кашу.

— Умеешь?

— Умеет, — твердо уверил старика Виктор Егорович. — Такую кашу сварит — объедение. Пальчики оближешь, спасибо скажешь, век не забудешь!

Директор, разумеется, не мог знать, какие каши варит Юлька и вообще умеет ли она их варить.

Юлька убежала в магазин, а когда вернулась, обнаружила, что собеседники, очень довольные друг другом, ведут разговор о войне. Мелькали слова: «Первый Белорусский», «Жуков», «Зееловские высоты», «Одер», «Самолет-бомба». Причем говорил директор, а Федор Федорович слушал с предельным вниманием.

«Кажется власть переменилась, — весело подумала Юлька. — Наша берет!»

Манная каша вышла отменная, и Федор Федорович потребовал, чтобы гости разделили с ним трапезу. Ели с большим аппетитом. Когда Юлька, вымыв пустые тарелки, вернулась с кухни и все оказались в сборе, Федор Федорович спросил:

— Дело-то у вас ко мне какое?

И снова старик слушал, не перебивая.

По тому, как подрагивали у него пальцы, когда он набивал трубку, по намеренной медлительности движений Юлька определила: волнуется. Она и сама волновалась, и радовалась, и даже немного гордилась, уловив, что хозяин квартиры не безразличен к их предложению, что она не ошиблась, участвуя в решении первого в ее жизни серьезного общественного дела. Свои объяснения Виктор Егорович закончил вопросом:

— Согласны?

— Дело нужное, — просто сказал старик.

— Значит, по рукам!

— Но пощады от меня не жди, — попугал директора старик. — Не