Читать книгу "Жемчужина Санкт-Петербурга - Кейт Фернивалл"

— Господин министр, — сказал Йенс почти так же тихо, — на этом месте когдато были болота. Земля здесь пропитана влагой. Нам приходится день и ночь откачивать воду из туннелей. Несколько раз у нас обрушивался потолок, потому что нам, — он бросил быстрый взгляд на стоявшего чуть дальше Храсцина, — нам не хватает деревянных креплений и ламп.

— Нечего бедняков баловать, — отрезал министр.

— Вы совершенно правы, господин министр, — согласился Храсцин. — Когда бедняк голоден, он и работает лучше.

Йенс посмотрел сначала на одного, потом на другого, уперся обеими руками в стол и твердо произнес:

— Люди лучше работают тогда, когда не боятся погибнуть в любую секунду. — Глубоко вздохнув, он продолжил: — Его величество просил меня лично докладывать ему о ходе работ. Его сердцу дорога эта затея. Мне передать государю, что вы, господин министр, и вы, господин Храсцин, не позволяете мне проводить работы быстрее?

Давыдов приподнял тяжелую бровь.

— В самом деле? Его величество просил вас докладывать лично ему?

— Да, — солгал Йенс.

— Храсцин, нам нужно пересмотреть распределение фондов.

Йенс зажег еще одну сигарету и удивился, отметив, что его руки совершенно не дрожат. Он только что нажил себе двух могущественных врагов.

— Ты сегодня раздражителен, — заявила Наталья.

Графиня лежала, вытянувшись во весь рост, на кровати. От нее пахло розовым маслом. Она подхватила пальцами прядь рыжих волос Йенса и легонько потянула. Чутьчуть, только чтобы слегка натянуть кожу на голове. Иногда ей ужасно хотелось разорвать его всего на мелкие кусочки и упрятать в свои карманы, чтобы он весь, без остатка, принадлежал ей.

— Это не раздражительность, Наталья. Это нетерпеливость.

— Куда же ты так торопишься?

— Грядут большие перемены. Не могу дождаться, когда это наконец произойдет.

— О, Йенс, прошу тебя, не начинай снова. — Она потянулась к нему и поцеловала в лоб. — Хотя бы раз в жизни утихомирь свой неуемный датский разум.

— Давыдов пытается избавиться от меня, — сказал он.

— Господи, Йенс, ну неужели ты не можешь сделать то, что он просит? — Серова положила ладонь на его обнаженную грудь и с силой оттолкнула от себя. — Ты же знаешь, что его поддерживает Столыпин. Знаешь ведь, верно? Упаси тебя Боже идти против премьерминистра. — Она сделала страшные глаза. — Все равно ведь проиграешь. — Она отползла от него на другой край своей огромной кровати и упала на подушки. — Только, пожалуйста, не говори мне, что ты это уже сделал. Неужели ты настолько глуп?

Йенс протянул руку и погладил ее ступню.

— Нет, — ответил он, — я не настолько глуп.

— Столыпин, он ведь как сила природы. Этот гигант сокрушит кого угодно.

— Включая самого царя Николая, который боится его. Так же как боялся отца. — Йенс сел. — Надоело говорить о политике. Как твой сын?

— У Алексея все хорошо. Спасибо.

Связь Йенса с графиней продолжалась целых три месяца, прежде чем он узнал, что у Натальи есть сын. Однажды после утреннего шампанского она призналась ему, что ее муж, граф Серов, не является отцом мальчика. Она поведала, что всегда питала слабость к зеленоглазым поклонникам и однажды уступила одному настойчивому армейскому офицеру с глазами цвета абсента. Он потом погиб гдето в финских лесах. Йенс не знал, можно ли верить графине, хотя это объясняло, почему граф Серов уделял мальчику так мало внимания. Алексею было шесть лет, и Йенс с удовольствием брал его с собой на верховые прогулки.

— Ко мне на Рождество приезжает племянница, Мария, — сказала графиня, когда он провел ногтем по ее обнаженной спине. — Возможно, ты захочешь встретиться с ней. Помнишь концерт?

Йенс вспомнил концерт неожиданно отчетливо. Незабываемая музыка. Грива волос, рояль, огромные темные глаза. И полный злобы взгляд, устремленный прямо на него.

8

— Соня, а каково это?

— Каково что?

— Быть медицинской сестрой. Помогать людям.

Женщина посмотрела на Валентину добрыми глазами.

— Почему вы спрашиваете?

— Потому что я решила обучаться сестринскому делу и стать санитаркой.

— Санитаркой? Вы? — Соня громко рассмеялась, но для Валентины смех ее был как пощечина. Заметив выражение ее лица, женщина мгновенно замолчала. — Вы это серьезно?

— Да, серьезно.

— А отцу и матери вы об этом рассказали?

— Да.

Неожиданно стало тихо. За окнами, в саду, пушистые хлопья снега медленно опускались на землю, как белые лепестки с цветущей яблони.

— И что? Что они сказали?

Валентина попробовала рассмеяться.

— Папа пригрозил выпороть меня хлыстом.

— Валентина Николаевна, вы не сможете стать санитаркой.

— Почему?

— Потому что вы слишком слабосильная. Слишком хрупкая. В госпитале вы зачахнете и умрете. Это не такое веселое место, поверьте мне.

— Но вы же там выжили.

— Я выросла в деревне.

На это Валентина не нашла что ответить. Она посмотрела на свои руки, на ладони, на прямые пальцы. Ей они не казались ни хрупкими, ни слабыми. Наоборот — сильными и твердыми.

— Соня, — сказала она, когда сестра собиралась уходить. — Вы научите меня? Я имею в виду, как ухаживать за больными.

Сестра покачала головой. Добрые глаза ее стали грустными.

— Нет, малышка. Я не могу научить вас ухаживать за больными. Если мы займемся этим, дело кончится лишь тем, что нас обеих выпорют.

Дверь тихо закрылась. Валентина выдвинула ящик стола и достала свой список.

— Спасибо, барышня. — Кухарка сделала короткий реверанс.

— Счастливого Рождества, Алиса, — ответила Валентина.

В семье Ивановых было заведено на Рождество каждому из слуг делать подарки. Весь двор был празднично украшен, а посредине стояла большая елка, купленная на елочном базаре рядом с Гостиным двором. Валентина была первой, к кому подходили слуги. Каждому девушка дарила сладости и мыло и жала руку. Рядом с ней стояла мать. Она была в теплых перчатках и с приклеенной улыбкой выдавала каждой женщине по отрезу хорошей шерстяной ткани, а каждому мужчине — новую бритву и кисет с табаком. Елизавета Иванова настаивала, чтобы все ее слуги были чисто выбриты. Даже садовники. Отец, широко расставив ноги, стоял спиной к костру и, поднимая чарку за чаркой во здравие своих влиятельных знакомых, одаривал каждого из слуг маленьким бархатным мешочком с монетами. Валентина слышала, как они позвякивали, когда опускались в протянутые ладони, и ей стало интересно, сколько же денег было в каждом таком мешочке.