Читать книгу "Чувство реальности. Книга 1 - Полина Дашкова"

Глава 8

В 1980-м, через год после развода, Андрей ЕвгеньевичГригорьев женился на своей бывшей преподавательнице венгерского языка. Ее звалиКлара. Они как-то встретились случайно на улице, Клара пригласила его в гости,оказалось, что она совершенно одинока и он давно ей нравился. Она была старшеего на два года и выше на пять сантиметров. Отношения у них сложились ровные,дружеские. Она заранее предупредила его, что детей иметь не может. Начальствоодобрило его выбор, и еще через год, в восемьдесят первом, его наконецотправили в Вашингтон.

Клара, состояла из одних только достоинств. Никаких минусов,бесконечное количество плюсов, и в воображении Григорьева рождалась страннаяассоциация с военным кладбищем. Множество безымянных могил, обозначенныхровными рядами одинаковых крестиков.

Вашингтонская казенная квартира сияла чистотой. Клараобходилась без прислуги, вела хозяйство опрятно и экономно, отлично готовила,одевалась скромно, но со вкусом, никогда не повышала голоса, не предъявлялапретензий. Григорьев надеялся, что ее большое правильное лицо с круглымитонкими бровями и мягким подвижным ртом постепенно станет для него хотя бымилым. Григорьев искренне верил, что сумеет однажды обрадоваться, увидев напороге квартиры, в проходе супермаркета, в аллее парка, ее широкую, надежную,аккуратную фигуру. Но всякий раз в первое мгновение не узнавал ее, арасставшись, тут же забывал, как она выглядит.

Впрочем, им обоим было удобно и не утомительнососуществовать под одной крышей и даже под одним одеялом. Клару взяли на работув посольство, она занималась прослушиванием телефонных разговоров, работаладобросовестно, уставала, Григорьев тоже уставал, и это служило постоянной темойдля беседы на первые полчаса вечером дома за ужином.

Ничто не отвлекало Григорьева от карьерного роста, и он росв свое удовольствие.

В 1982 году ему было сорок три. Он имел чин полковника КГБ иработал в посольстве СССР в Вашингтоне. Официально он числился “чистым”дипломатом, первым заместителем пресс-атташе. На самом деле являлся помощникомрезидента по работе со средствами массовой информации.

Для КГБ главным показателем ценности контрразведчика былоколичество завербованных им агентов. Григорьев с успехом пополнял свойпослужной список так называемыми агентами идеологического влияния. Приглашая вресторан какого-нибудь художника-авангардиста, он болтал с ним о всякой ерунде,а потом писал длинные подробные докладные, в которых рассказывал о том, что врезультате умелой обработки оный художник теперь является надежным агентомвлияния. Его непонятная мазня выражает протест против враждебных простомучеловеку буржуазных ценностей. То же самое происходило и с писателями, авторамикровавых боевиков и триллеров, которые в григорьевских докладных преображалисьв настоящих советских диверсантов, наученных им, Григорьевым, подрывать вражескуюидеологию изнутри, разоблачать гнилую антигуманную сущность капиталистическойсистемы. Имелись в его резерве фотографы, снимавшие помойки, журналисты,писавшие о наркомании и проституции. Правда, общаться с этой сердитой публикойбыло сложно. Иногда не удавалось притворяться, что много пьешь, и приходилосьпить по-настоящему. Виски Григорьев терпеть не мог, от водки его мучила изжога.От разговоров о постмодернизме и сексуальных извращениях болела голова. Чтобыне закисать, Григорьев взял себе за правило каждое воскресное утро проводить неменее трех часов на теннисном корте, неподалеку от дома.

Довольно скоро у него появился постоянный партнер,корреспондент “Вашингтон-пост” Билл Макмерфи, крепкий, гладкий, с розовойлысиной и радостной детской улыбкой. Ему, как и Григорьеву, было сорок три.Мягкий юмор и твердое рукопожатие, честный, прямой, но не навязчивый взгляд вглаза. Простота без панибратства. Спокойный доброжелательный интерес ксобеседнику, без тени заискивания. Умение слушать и слышать не только слова, нои интонации. Идеальный партнер, идеальный собеседник. Живая иллюстрация кпособию по искусству результативного общения и вербовки.

Макмерфи всегда готов был красиво проиграть, хотя владелракеткой лучше Григорьева. Он, как и Григорьев, обожал классический джаз,постоянно приглашал Андрея Евгеньевича в лучшие джазовые клубы, мог часамиговорить о Луи Армстронге, Элле Фитцджеральд, Бенни Гудмане и “Миле Бразерс”.Стоило Григорьеву заикнуться о каком-нибудь редком альбоме давно забытойджазовой группы, и через несколько дней Макмерфи приносил ему в подарокпластинку или кассету с записью.

Иногда с тенниса и джаза их разговоры мягко соскальзывали наАфганистан, мелькали имена Солженицына и Сахарова, нехорошие словечки“агрессия”, “тоталитаризм”, “диктатура”, “старческий маразм”. Однажды ночью, вмаленьком джазовом клубе, Макмерфи одолжил у какой-то дамочки черныйкосметический карандаш, намалевал себе огромные брови и, скорчив важную тупуюрожу, произнес хлюпающим жирным басом: “Дорохиетоуарыши!"

Они успели много выпить перед этим, и Григорьев смеялся доупада, пока американский журналист произносил путаную напыщенную речь голосом“Хенерального секрытара” на “чистом” русском языке. Они оба продолжалисмеяться, когда сели в такси. Макмерфи довез Григорьева до дома и, прощаясь,прошептал ему на ухо, уже без всякого смеха и пародийного коверканья слов:

– Эндрю, все давно прогнило, профессионал не должен служитьмаразму.

– Билл, я не знал, что ты так отлично говоришь по-русски, –ответил Григорьев.

На следующее утро он отправился с докладом к своемуруководству просить санкцию на вербовку Уилльяма Макмерфи, корреспондента“Вашингтон-пост”. Руководство запросило центр. Центр дал “добро”.

* * *

Летом 1982 года Григорьев познакомился с крупным профсоюзнымлидером по фамилии Скарлатти. Сумрачный толстяк итальянского происхождения былизвестен своими левыми взглядами и феноменальным обжорством. Григорьевприглашал его в лучшие французские, японские и греческие рестораны и ублажалненасытную утробу объекта разработки артишоками, фаршированными грибами иветчиной в ореховой корочке, королевскими креветками в коньячном соусе,медальоном из новорожденного ягненка на косточке с соусом “Кориандр”. Ресторанныесчета Григорьев прикладывал к подробным официальным отчетам.

Намеки на более тесное и конкретное сотрудничество объектпонимал, принимал к сведению, важно кивал и поглаживал свое необъятное брюхо.

Однажды утром на теннисном корте Макмерфи сочувственнозаметил:

– Эндрю, тебе не мешало бы сбросить пару фунтов. У тебяпоявилась одышка и прыжок стал тяжелей.

– Что делать, Билли? Возраст, сидячая работа, – вздохнулГригорьев.

– Брось, Эндрю. Возраст совершенно ни при чем. Работа – да,она у тебя сидячая, причем сидишь ты в основном в дорогих ресторанах, –Макмерфи надул щеки и выпятил пузо. – Кстати, я давно хотел спросить, что тебясвязывает с этим тупым профсоюзным обжорой?