Читать книгу "Мечта о Просвещении - Энтони Готтлиб"

Гоббс и Декарт не рассматривали друг друга как философов. Одно из разногласий между ними касалось пределов механистического объяснения мира. Гоббс полагал, что никаких ограничений нет. Декарт, как мы видели, считал, что механистическое объяснение не годится для мыслящего субъекта, находящегося за пределами физики. Гоббс был одним из мыслителей, привлеченных к обсуждению Декартовых «Размышлений о первой философии». Опубликованные Декартом ответы на возражения Гоббса были раздраженными и безапелляционными, а личные комментарии – еще более резкими: «Последние его аргументы… столь же плохи, как и все остальные, что я от него получал»[163]. В свою очередь Гоббс однажды заметил, что Декарт был великим геометром, но «ум его не был расположен к философии»[164].

Гоббс был убежден, что методы механистической философии способны пролить свет не только на мышление, но и на политику:

Подобно тому, как в часах или в какой-нибудь другой достаточно сложной машине нельзя узнать, в чем состоит роль каждой детали и колесика, если не разобрать их… так и при изучении государственного права и гражданских обязанностей необходимо если и не расчленять самое государство, то по крайней мере рассматривать его как бы расчлененным, то есть постараться правильно понять, какова человеческая природа…[165]

Согласно Гоббсу, проявления человеческой природы в некоторых отношениях столь же универсальны и предсказуемы, как и поведение неодушевленных предметов. Например:

Ведь каждый стремится к тому, что является для него благом, и избежать того, что является злом, прежде всего величайшего из зол, существующих в природе, – смерти, и все это происходит с той же природной необходимостью, с какой камень падает вниз[166].

Понимание подобных закономерностей природы позволит понять, какое правительство наилучшее, поскольку «искусство строительства и сохранения государств, подобно арифметике и геометрии, основано на определенных правилах»[167]. Если только философы морали и политики последуют путем философов природы и математиков, одна из главных проблем политики, а именно предотвращение гражданской войны, могла бы быть решена:

Ведь если бы мотивы человеческих поступков были познаны столь же точно, как отношения величин в геометрических фигурах… человеческий род наслаждался бы столь прочным миром, что единственным поводом для борьбы мог бы оказаться лишь недостаток территории из-за постоянного увеличения численности людей[168].

Мимолетное замечание Гоббса о росте населения для него нехарактерно. Это одно из немногих мест в его произведениях, где он выказывает глубокую обеспокоенность материальными условиями как одной из возможных причин раздора между гражданами. Обычно он писал, что гражданские войны – следствие неверных политических представлений, что отчасти объясняет, почему замечания Гоббса о хорошем правительстве выглядят чересчур абстрактно. Он часто заявлял, что подобные войны происходят из-за того, что народ отказывается понимать, почему он не должен сопротивляться власти суверена, который его защищает. Если бы только люди верно понимали человеческую природу, они бы жили в мире.

Утверждение Гоббса о том, что научное понимание человеческой природы положит конец большинству гражданских войн, в каком-то смысле еще более экстравагантное, чем предсказание Декарта о том, что наука победит все болезни еще при его жизни. Декарт не заходил так далеко, чтобы утверждать, будто все медицинские знания уже есть в наличии. Его идея состояла в том, что прогресс медицины столь велик, что все необходимые лекарства скоро будут найдены. Гоббс, напротив, полагал, что ему уже известно все необходимое для достижения мира. Все, что требовалось, это чтобы люди признали правоту его взглядов на человеческую природу и действовали согласно им.

Присмотримся поближе к этой картине и сравним ее с соперничающей с ней, как принято считать, системой представлений Руссо.

Описание Гоббсом непривлекательности жизни в «естественном состоянии» до сегодняшнего дня противопоставляют взглядам, которые спустя столетие выражал Жан-Жак Руссо (1712–1778), описывая кроткий нрав «благородного дикаря». Так, в 2013 г. один американский антрополог, живший среди индейцев яномамо в амазонском регионе Венесуэлы, написал, что их насильственные набеги на деревни друг друга – «вероятно, типичный пример того, на что похожа жизнь в естественном состоянии, в отсутствие институтов государства», и, следовательно, иллюстрируют правоту Гоббса[169]. Руссо же, по словам этого автора, предполагал, что люди в этом состоянии были «безмятежны, альтруистичны, не склонны к насилию и соперничеству»[170] и вообще «добры друг к другу». Как мы увидим, этот рассказ вводит в заблуждение относительно Гоббса и никакого отношения не имеет к Руссо.

Аналогичным образом психолог Стивен Пинкер в своей недавней истории насилия[171] писал, что в «негосударственных» обществах существует постоянная опасность войны и смерти, как это и утверждал Гоббс. Для обоснования этой идеи Пинкер опирается на археологические данные раскопок доисторических кладбищ, указывающие на более высокий уровень смертности от насилия, нежели во многих развитых странах, а также на недавние исследования сохранившихся обществ охотников-собирателей и других изолированных групп, чей образ жизни, как предполагается, похож на образ жизни всех наших предков 5000 и более лет назад, до появления государственных правительств. «На протяжении веков – пишет Пинкер, – социальные теоретики, такие как Гоббс и Руссо, сидя в своих креслах, рассуждали, на что похожа жизнь в “естественном состоянии”. В наши дни мы способны на большее»[172].

Действительно, исследования, доступные сегодняшним кабинетным ученым, более информативны, нежели рассказы путешественников и древние тексты, которые просматривали писатели XVII и XVIII вв. И Руссо действительно мог проявлять необузданную фантазию в своих рассуждениях. На полях своего экземпляра сочинения Руссо о первобытном человеке Вольтер делал недоверчивые пометки, такие как «Откуда ты знаешь?» и «Как ты все преувеличиваешь!»[173]. (Монтескье был даже более изобретателен, чем Руссо: он попросту привел один случай психически неполноценного мальчика, найденного блуждающим в немецком лесу, в качестве доказательства своей теории о боязливости первобытного человека.) Тем не менее, если провести побольше времени в креслах с книгами Гоббса и Руссо, станет ясно, что обращения к Амазонке или доисторическим кладбищам по большому счету не имеют отношения к тому, что философы писали о поведении человечества. И как мы увидим, такие отсылки не показывают, что Руссо был прав, а Гоббс – нет.