Читать книгу "Прожорливое время - Эндрю Джеймс Хартли"

Томас находился в больнице Ивенстоуна уже два дня. В течение первого из них он был без сознания. Ему сделали операцию и извлекли осколки пули тридцать восьмого калибра, которая раздробила ключицу, после чего ушла в глубь тела. Из легких откачали кровь с помощью катетера, все еще торчавшего в груди, и заменили ее коктейлем из капельницы. На ножевую рану на руке наложили швы и забинтовали. В реанимационном отделении Томас находился под постоянной охраной, как если бы ему по-прежнему что-то угрожало. Или же он был подозреваемым. Найт не мог сказать, какое предположение ближе к истине.

— Теперь-то вы мне наконец верите? — спросил он Полински. — Насчет Эсколма, «Дрейка», пьесы Шекспира?

Следователь улыбнулась, у нее чуть задрожал уголок губ.

— Знаете, есть такая популярная песенка «Двое из трех — это неплохо»?

— Нет, не знаю, — сказал Томас. — Которые двое?

— Скажем так, я еще нескоро начну цитировать Шекспира в материалах следствия, — отозвалась Полински, увидела, как Найт усмехнулся, склонила голову набок и спросила: — Вы полагаете, этот человек искал именно ее? Утерянную пьесу?

— Это единственное, чем можно связать пару нападений на один и тот же дом за две ночи подряд. Я просто не понимаю, почему у кого-то сложилось мнение, что пьеса у меня. Если только эти люди не думают, что Дэвид передал ее мне, после чего инсценировал ограбление.

— Эсколм придумал многое другое, — сказала Полински. — Но если это не он разгуливал по вашему дому в очках ночного видения со своим личным арсеналом, то все равно привлек внимание тех, кто не слишком обрадуется, узнав, что эта бесценная книга…

— Пьеса, — поправил Томас.

— Пьеса опять потерялась или, что более вероятно, вообще никогда не существовала.

Найт вздохнул и спросил:

— Когда я смогу вернуться домой?

— Это не по моей части. Но, полагаю, вас собираются продержать здесь еще как минимум пару дней.

— Вы не могли бы связаться с директором моей школы? Я должен проверить экзаменационные работы…

— Ваш класс уже передали другому учителю, — сообщила Полински.

— Да мне нетрудно проверить…

— Расслабьтесь, — остановила его следователь. — Вы разыграли у себя в гостиной сценку из жизни Дикого Запада и получили пулю. Даже такой трудоголик, как вы, должен понимать, что это достаточные основания для небольшого отдыха.

— И до каких пор мне расслабляться?

— До осени, — улыбнулась Полински.

— До осени? — взревел Томас.

Забыв про перебинтованное плечо, он уселся в кровати, и эти слова перешли в сдавленный стон.

— Семестр уже почти закончился, — пожала плечами Полински.

— Это же моя работа, черт побери! — не унимался Томас. — Я занимался с этими ребятами целый год…

— Придется смириться, — сказала следователь, вставая. — К выпускным экзаменам их подготовит другой учитель.

Разумеется, она была права, но правда все равно причиняла острую боль, и Найт упал на подушку, продолжая ворчать. Он гадал, как отнесутся ученики к его отсутствию. Они любили Томаса, во всяком случае многие из них. Отчасти это объяснялось тем, что он получил определенную известность. Новое ранение только подкрепит ее еще больше. Но главным было то, что он любил свой предмет так, что временами это чувство передавалась и ученикам. Но Найт не мог сказать, свидетельствует ли это о том, что он хорошо делает свое дело. В конце концов, восторг по поводу развития сюжета в романе Диккенса или фразы в пьесе Шекспира не имеет никакого отношения к тому, как его подопечные сдадут выпускные экзамены.

«Меня зовут Томас Найт, — представлялся он на самом первом занятии. — Я люблю книги».

Это замышлялось как шутка, пародия на собрания общества трезвости и программу по излечению от алкоголизма, состоящую из двенадцати пунктов. Томас надеялся, что к концу учебного года хотя бы кто-нибудь из учеников заразится его энтузиазмом. Ему хотелось наивно верить в то, что он делает мир чуточку лучше.

Ученики через директора прислали ему открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления, но Томас не мог сказать, скучают ли они по нему. Он с удивлением поймал себя на том, что хочет этого.

«Это сентиментальность и тщеславие», — подумал Найт.

— Хочу, чтобы вы это знали, — нарушила молчание Полински. — Мы наблюдаем за вашим домом со дня нападения.

— И что?

— Ничего. Приезжали сотрудники двух компаний по установке охранной сигнализации, осмотрели дом, подготовили предварительные оценки. Все документы вы найдете, когда вернетесь домой. Все же ставить сигнализацию сейчас… чем-то похоже на захлопывание ворот конюшни, после того как лошадь…

— Пристрелили, да? — закончил за нее Томас. — Точно.

Полински рассмеялась.

— А вы… будете продолжать наблюдать за моим домом, когда я вернусь? — спросил Найт, стараясь делать вид, будто ему все равно.

— Да, по крайней мере несколько дней.

Томас кивнул. Полински развернулась, собираясь уходить.

— Я его зацепил? — спросил он. — Нападавшего?.. Я дважды выстрелил в него.

Полински как-то странно посмотрела на него и спросила:

— Вам этого хотелось бы?

Этот вопрос, серьезное выражение ее лица заставили Томаса промолчать.

Полински покачала головой и заявила:

— Когда вы вернетесь домой, вас будет ждать кое-какая работа. Мы извлекли из стены две пули калибра девять миллиметров.

— Замечательно.

— Кстати, оружия там не оказалось, — добавила она.

— Что?

— Вы сказали, что было два пистолета. Из одного вас ранили, из другого вы обновили оформление стен в прихожей. Мы осмотрели все, но ничего не нашли.

— Он должен был лежать там, где я его оставил, когда пополз на кухню. Я могу показать вам это место…

— Его там не было, — сказала Полински, снова становясь серьезной. — Мы предположили, что нападавший вернулся за ним, вероятно до приезда «скорой помощи».

— Пока я лежал на кухне без сознания?

— Похоже на то.

Эта мысль почему-то встревожила Томаса. Убийца посчитал его мертвым? Если нет, то почему он сохранил ему жизнь?

— До свидания, Томас, — сказала Полински. — Постарайтесь больше не попадать в беду.

Найт окинул взглядом больничную палату и пробормотал:

— Без шансов.

Глава 19

После ухода Полински Томас лежат минут пятнадцать, погруженный в размышления. Он забыл рассказать следователю о записке, оставленной для Эсколма. Теперь Найт уже жалел о том, что ее написал. Это был сиюминутный каприз, следствие того, что он посчитал себя обманутым, обведенным вокруг пальца. Самым смешным оказалось то, что стрельба не только еще раз подчеркнула, в какие неприятности втянул Томаса Эсколм. Она также доказывала, что если только бывший ученик не злодей, каковым его считает Полински, то парню — а Найт по-прежнему воспринимал его именно так, — скорее всего, угрожает серьезная опасность. Допустим, убийце Блэкстоун до сих пор было неизвестно имя Эсколма. Весьма вероятно, что обиженная записка Томаса все изменила.