Читать книгу "Вопрос — ответ [= Миллионер из трущоб ] - Викас Сваруп"

— Вот здесь Говинда с Равиной[36]угощались бхелпури![37]— восторженно восклицает он.

Проезжаем мимо мавзолея Хаджи Али.[38]Завидев гробницу, Салим воздевает руки к Аллаху, совсем как Амитабх Баччан в «Носильщике». Минуем районы Ворли, Дадар и Махим; взрослые спутники обращают наше внимание на самые интересные достопримечательности. В Махим-Форт мой друг жестом велит водителю остановиться.

— В чем дело? — спрашивает Мустафа.

— Ни в чем. Просто хотел посмотреть место, где контрабандисты разгружали свои товары в фильме «Мафия».

Приближаемся к Бандре, дальше — Джуху и Андхери, усеянные жилищами знаменитостей. Высокие стены оград, целые взводы охранников, одетых в особую форму… В глазах Салима дрожат слезы. Через темные окна такси мы смотрим, разинув рты, на безразмерные бунгало и многоэтажные жилые застройки. Ни дать ни взять сельские простачки, случайно угодившие в большой город. Мумбаи проносится перед нашими взглядами, словно увиденный сквозь разноцветную линзу. Солнечные лучи кажутся еще ярче, ветер — прохладнее, люди — удачливее. Как же, ведь они живут рядом с мегазвездами Болливуда! Весь город прямо кипит от счастья.

И вот мы прибываем на место, в Кореагон. Вопреки ожиданиям дом Сетх-джи не похож на роскошное бунгало. Это громадное обветшалое здание с двориком, крохотным садом и парой чахлых пальм. Владения огорожены высокой стеной, по верху которой проложена колючая проволока. У порога сидят двое темных крепких мужчин, в руках у них толстые бамбуковые палки. Ноги привратников скрещены, и мы замечаем полоски на их нижнем белье. От мужчин исходит сильный запах арака.[39]Пунноозе говорит с ними на малайском — шпарит как из пулемета. Мне удается разобрать лишь одно слово: «Маман». Похоже, охранников нанял мистер Бабу Пиллаи.

Проходим вовнутрь. Мустафа тычет пальцем в какие-то ржавые железные строения вроде крупных бараков.

— Вон она, школа для малолетних инвалидов. Там они и живут.

— Почему не видно детей? — удивляюсь я.

— А все уехали на практические занятия. Не волнуйся, вечером познакомитесь. Пойдемте, покажу вашу спальню.

Комната маленькая и просто обставленная. Двухъярусная кровать и длинное зеркало, встроенное прямо в стену. Салим занимает верхний ярус. В подвале расположен санузел, которым можно пользоваться. Там есть раковина и душевая занавеска. Не по-звездному, конечно, однако сойдет.

Кажется, мы единственные дети в этом доме.

Ближе к вечеру Маман приходит навестить нас. Мой друг взахлеб рассказывает ему, как счастлив поселиться в Мумбаи и как ему не терпится стать известным актером. Большой человек улыбается.

— Ты петь-то умеешь? Это первое и главное условие в такой работе.

— Нет, — печалится мальчик.

— Не страшно. Я раздобуду для тебя лучшего учителя музыки. Скоро ты запоешь не хуже самого Кишор Кумара.[40]

Салим готов броситься высокому гостю на шею, но чудом сдерживается.

Вечером нас отводят в школу на ужин. Здешняя столовая ничем не отличается от детдомовской: дешевый линолеум на полу, длинные деревянные столы, и даже повар — иссиня-черная копия нашего старого знакомого. Мустафа приглашает меня с другом к себе за столик, и нас обслуживают прежде остальных. Еда тут горячая и вкусная, не то что тепловатая бурда, которую мы получали в Дели.

Один за другим начинают подтягиваться прочие ребята, и наше представление о преисподней стремительно изменяется. Я вижу безглазых мальчишек, нащупывающих путь при помощи трости; вижу своих ровесников с перебинтованными, жутко изуродованными руками; детей с обрубками вместо ног, передвигающихся на особых костылях; учеников, у которых порваны рты и вывернуты пальцы, так что хлеб им приходится зажимать локтями. Многие похожи на клоунов и ведут себя подобающе. Вот только мы не смеемся, а плачем. Хорошо хоть успели поужинать.

Троих мальчишек, стоящих в углу, почему-то никто не обслуживает. Один из них облизывает губы.

— Что там за ребята? — интересуюсь я. — Разве им не хочется есть?

— Это наказанные, — объясняет Мустафа. — Работали спустя рукава. Не бойтесь, они поужинают позже.

На следующий день приходит учитель музыки. Он моложав и чисто выбрит; у него овальное лицо, большие уши, тонкие костлявые пальцы и фисгармония в руках.

— Зовите меня мастер-джи, — наставляет учитель. — Для начала послушайте, как я спою.

Мы — воплощенное внимание, хоть и сидим на полу.

— Са-ре-га-ма-па-дха-ни, — выводит мастер-джи. — Семь нот, — объясняет он, — без которых не обходится ни одно музыкальное сочинение. А теперь попробуйте повторить их. Старайтесь, чтобы звуки шли не с ваших губ и не из носа, но из самой глубины горла.

Салим откашливается и начинает:

— Са-ре-га-ма-па-дха-ни…

Мальчик поет в полную силу, от всей души. Стены легко резонируют при звуках его чистого голоса, ноты получаются ясные, незапачканные.

— Замечательно! — Учитель хлопает в ладоши. — Ты певец от Бога. Только усердно занимайся и скоро достигнешь диапазона в три с половиной октавы, не меньше!

И вот он смотрит на меня:

— Ну а почему бы тебе не попробовать?

— Са-ре-га-ма-па-дха…

Конечно, я тоже стараюсь, но голос хрипит, а ноты неуклюже рассыпаются по полу горстью мраморных шариков.

Музыкант затыкает пальцем ухо.

— Парень, ты ревешь, точно буйвол. Вижу, тут придется поработать серьезно.

— Что вы, мастер-джи, — заступается мой друг, — мастер-джи, у Мохаммеда голос тоже хороший. Вы бы слышали, как он орет!

Еще две недели мастер-джи разучивает с нами религиозные песнопения, созданные великими святыми, а также дает уроки игры на фисгармонии. Теперь мы знаем дохи[41]Кабира и бхаджаны[42]Тульсидаса[43]и Мирабаи.[44]Нам достался отличный преподаватель, который умеет разъяснить сложные духовные истины, заключенные в песнях, простыми человеческими словами. Особенно мне нравится Кабир, сказавший однажды: