Читать книгу "Стократ - Марина и Сергей Дяченко"

– Князь желает строже выбирать, – громко выговорил мастер не вполне понятную фразу. – Последнее испытание.

И вытащил из мешочка, привешенного к поясу, два крохотных стеклянных пузырька.

* * *

– А это что за козлобородый? – Стократ прищурился.

– А это Глаза-и-Уши, – понизив голос, сообщила дочь хозяина. – От князя приходит.

Стократ не смог разобрать, что шептал на ухо мастеру человек с неподвижной от важности шеей. Мастер в ответ ничего не сказал, но помрачнел заметно. Интрига?

– И ничего-то ты не знаешь, – сказала дочь хозяина, причем в голосе ее послышалась нежность.

– Откуда мне знать?

– А кто ты вообще такой? – она говорила теперь почти шепотом.

– Прохожий, – он улыбнулся.

Дочь хозяина задавала этот вопрос уже в пятый или в шестой раз; это сделалось для нее игрой, доставляющей немалое удовольствие. Страшно подумать, как мало удовольствий у маленькой, рябой, узкобедрой девушки в поселке, где занимаются только лесом и сплавом.

Стократ не думал останавливаться здесь надолго, но дочь хозяина таверны уговорила его «еще хоть на денек». Она сама явилась к нему в комнату и сама залезла под одеяло; нет, она вовсе не была гулящей. Отец мог бы выдать ее замуж, если бы не скупился на приданое.

Она рассказала о себе сразу все, первой же ночью. Кроме дочери, у ее отца было пятеро взрослых сыновей, которые никак не могли поделить будущее наследство. Поэтому за нее хозяин таверны не давал ни гроша, ни ломаного грошика, а сама она – невеликая ценность. И мужа у нее нет и не будет… Разве что Стократ перестанет бродить, выстроит себе лачугу на берегу реки, и дочь хозяина станет печь ему лепешки.

– Ну вот куда ты идешь? Зачем?

– Ни за чем. Просто иду.

– Ищешь чего-то? Приключений, может?

– Не ищу… Сами меня находят.

– А вот твой меч… ты умеешь биться? Или просто так носишь?

– Просто так ношу, – он улыбался.

Поутру она накормила его лепешками, в самом деле очень вкусными, и позвала поглядеть испытание «языкознаек». Стократ решил, что речь идет об экзамене в местной школе, и очень удивился, увидев стол с кувшинами и мастера странной науки.

– А что, у князя вашего много власти? Много подданных еще, кроме вас?

– Как это – кроме нас? – она удивилась. – Поселок наш, Макуха, это сколько же народу! Да еще два прибрежных, называются Правая рука и Левая рука, там сплавщики живут. И еще пильни, огороды, торговый дом… Мало, что ли?

– Не мало, – Стократ улыбнулся.

Эту бы девочку да на улицы настоящего большого города; он снова потянулся, разминая суставы, но бабочка, примостившаяся на голенище, так и не улетела. Бабочка чем-то напоминала ему дочь хозяина таверны.

Рассказать бы этой глупышке о городах, где улицы выстроены ярусами – для пешеходов, для повозок, для карет. О специальных шляпах, которые горожанам предписано носить по праздникам и людным дням: такая шляпа плотно прилегает к голове, тулья широкая и твердая, и в толпе, где люди стоят плечом к плечу, можно ходить по головам. Так, ступая с головы на голову, переходит площадь высшая знать, срочные гонцы да еще, бывало, лекари, спешащие на вызов к градоначальнику…

– …Князь желает строже выбирать!

Там, на помосте, мастер вытащил из мешочка, привешенного к поясу, два крохотных стеклянных пузырька.

* * *

Шмель держал во рту прозрачную жидкость и ничего не чувствовал. Вообще ничего. Вода из колодца – и та красноречивее.

Напротив, в двух шагах, стоял Плюшка и глядел перед собой выпученными безумными глазищами. Его рот был полон, подбородок двигался.

Мастер, обернувшись спиной к толпе, глядел почему-то с ненавистью. Бросил взгляд на Шмеля… Перевел на Плюшку…

Круглые Плюшкины глаза мигнули и вдруг обрели смысл. Он проглотил все, что было у него во рту, дернулась шея.

Шмель тоже проглотил. Вкуса не было. Пустота.

– Ну? – мастер обошел вокруг стола, снова повернувшись к толпе лицом. – Ты?

Он глядел на Шмеля. Тому оставалось только нервно облизывать губы.

– Что, язык проглотил?

– Там ничего не было, – прошептал Шмель.

– То есть ты ничего не понял? – мастер возвысил голос. – Ай-яй, я-то на тебя рассчитывал… А ты, Плюшка?

– Дырявая лодка далеко не уплывет, – быстро проговорил остроносый, с его губ полетели брызги. – У меня насморк, вообще-то…

Толпа обрадовано загудела. Мастер молчал – долго, целое мгновение, и Плюшка под его взглядом заметно побледнел.

– Дырявая лодка не уплывет, – сказал, наконец, мастер, и Шмель не понял, огорчен тот или обрадован. – Ну, что же… Последнее испытание ты провалил, Шмель. Плюшка будет учиться. Его беру к себе в ученики.

В толпе засмеялись и захлопали.

– Ну, наконец-то!

– Наш-то, наш-то!

– Вот это дело!

Глаза-и-Уши поднялся с кресла и ушел сквозь толпу, не оглядываясь. Плюшка стоял на краю помоста, желая слушать и слушать эти хлопки, эти крики. Лицо у него горело, руки вцепились в подол расстегнутой суконной курточки: в мечтах он уже был мастером, князем, властителем мира; на кончике острого носа подрагивала маленькая сопля.

Шмель спустился по лесенке – боком, как все неудачники. Он мог поклясться под присягой, что из последнего флакона учитель налил ему чистейшую, невиннейшую воду.

Почему?

Восемь месяцев он жил одной учебой. Не пил ничего, кроме воды, и ел только кашу без масла с вареными овощами. Он вылизывал каменные таблички с соляными картинками, чтобы придать языку чувствительность и гибкость. Он не расставался с ожерельем из смоляных шариков – каждый шарик со своим смыслом, Шмель менял их, когда твердо заучивал вкус. Он был готов к испытанию лучше всех, хотя все учились дольше – и что теперь?

Он представил, как вернется на перевал и скажет родителям, что провалил испытание. Тряхнул головой, пытаясь вытрясти эту картину; нет, его не убьют. И дело не в позоре. Просто вдруг пошла прахом вся Шмелева жизнь.

Люди расходились, болтая, кто-то громко ссорился. Шмель стоял, механически переступая с ноги на ногу, как прежде Лопух. С тем все ясно – женится и заживет, припеваючи. Хвощ станет сплавщиком, Заплат – плотником, близнецов отец выпорет… а им-то что. Они давно хотели бросить «эту ерунду». Плюшка вернется к мастеру и станет учиться, вот прямо завтра – с утра начнется новый урок…

Он вдруг поднял голову, будто его окликнули. На оструганном бревне сидели Тина, дочь хозяина таверны, и незнакомец, которого Шмель мельком видел еще вчера – длинный, в высоких сапогах, с мечом у пояса. Оба глядели прямо на него.