Читать книгу "Супернавигаторы. О чудесах навигации в животном мире - Дэвид Барри"

Любые перемены сезонных ветров над Тихим океаном, вызванные изменениями климата, приведут к нарушению трансокеанской миграции малого веретенника. Угрожает ей и быстрое исчезновение водно-болотистых территорий в Китае, на которых эти птицы останавливаются для пополнения сил по пути на север.

7. Скаковая лошадь мира насекомых

Несмотря на все недостатки счисления пути, это единственный практически применимый способ, позволяющий путешественнику отслеживать свое местоположение, — если у него нет каких-либо независимых средств определения своих точных координат, например возможности использовать внешние ориентиры или аппаратуру спутниковой навигации. К тому же на очень коротких расстояниях, пока не накопятся разнообразные ошибки, счисление пути может работать весьма эффективно. Поэтому вопрос о том, способны ли другие животные использовать счисление пути, не лишен смысла. Тот факт, что живущие в пустыне муравьи[103] могут проходить в своих экспедициях за пищей сложными, извилистыми маршрутами, а потом возвращаться домой прямым курсом, позволяет считать их возможными кандидатами на эту роль. Чтобы узнать побольше о навигационных способностях муравья, я поехал в Цюрих, к величайшему в мире специалисту в этой области — Рюдигеру Венеру.

Упорное стремление Венера понять ориентационное поведение муравьев поистине впечатляет. Подобно фон Фришу, он провел сотни полевых экспериментов, но в дополнение к этому он обращается для исследования многочисленных и разнообразных навигационных механизмов, которые позволяют пустынным муравьям выживать в чрезвычайно жестокой окружающей среде, к достижениям нейробиологии, анатомии, молекулярной биологии и даже робототехники. Хотя в научном мире много говорят о междисциплинарных исследованиях, мало кто из исследователей преследует этот идеал так же настойчиво и успешно, как Венер.

Хотя мой поезд должен был прийти поздно ночью, Венер настоял, что встретит меня на центральном вокзале Цюриха. Его высокая фигура в очках была безошибочным ориентиром посреди огромной, почти пустынной платформы. На следующее утро, позавтракав в университетской столовой, мы отправились к нему домой и провели весь день в его кабинете, из которого открывается вид на озеро и возвышающиеся на западе горы, за разговорами о его работе. Книги, стоящие по стенам его кабинета, по большей части научные издания, но среди них было множество пьес и романов, а также работ по философии и истории искусств. Наша беседа продолжалась без перерывов за обедом и за ужином, и, хотя вечером я вернулся в свою гостиницу совершенно изможденным, в голове моей роились мысли и мне было трудно заснуть.

То, о чем рассказывал мне Венер, вызывало острое чувство собственной неполноценности: маленькие насекомые оказались способны на чудеса навигации, которые человеку удаются только при помощи приборов. Но на меня помимо моей воли произвело глубокое впечатление не только это, но и изобретательность и упорство ученых, сделавших все эти открытия.

Венер родился в 1940 году в Баварии, но его первое воспоминание — как его выкапывают из-под развалин в Дрездене после британской бомбардировки и последовавшего за нею огненного смерча, которые почти полностью стерли этот город с лица земли. Когда он учился в начальной школе, он жил за городом, в доме, окруженном большим садом. Именно в этой «очаровательной буколической обстановке» у него впервые проявился интерес к естественной истории.

Затем его семья перебралась в Западную Германию, и там он проводил свободное время вместе со школьными друзьями, изучая певчих птиц, — «мы определяли величину кладки, время гнездования, пищевое поведение, а также время прилета и отлета перелетных видов». Хотя его отец был филологом, а один из дедов — профессором лингвистики, Венера уже в юности чрезвычайно привлекали естественные науки, и в 1960 году он поступил во Франкфуртский университет. Там он слушал лекции по зоологии, ботанике и химии, и область его интересов «все более смещалась от полевых исследований к лабораторным, от естественной истории к физиологии, в особенности биохимии и нейрофизиологии». Однако в то время он и представить себе не мог, что главным предметом его работы станут насекомые.

Ученые — по меньшей мере лучшие из них — тратят на взращивание молодых талантов не меньше времени, чем на свои собственные исследования. Фон Фриш, несомненно, привлек к себе и воспитал множество превосходных учеников, которые занимались затем уже своими собственными важными исследованиями. Одним из тех, кто продолжил работу на основе результатов, полученных фон Фришем, был Мартин Линдауэр, а он, в свою очередь, взял под свое крыло молодого Рюдигера Венера.

В 1963 году Мартин Линдауэр стал директором франкфуртского Института зоологии, и его работа по изучению сенсорных способностей медоносных пчел привлекла внимание Венера. Его приводила в восторг перспектива проведения строгих научных экспериментов на свободно перемещающихся животных. Начиная с этого момента Венер стремился разобраться во всех механизмах, порождающих поведение, — цепочке причинно-следственных связей между органами чувств и теми клетками мозга, которые непосредственно обеспечивают двигательную активность. Под руководством Линдауэра Венер написал диссертацию, в которой исследовал, как медоносные пчелы различают разные геометрические формы, а затем стал работать в Цюрихском университете, в котором и остается до сих пор[104].

В тот день в начале лета, пока мы сидели вместе, глядя на спокойные воды озера, Венер рассказал мне, как через несколько месяцев после защиты диссертации Линдауэр отвез его на встречу с фон Фришем в его знаменитом австрийском имении Бруннвинкль. Это было по большей части символическое мероприятие, и, слушая рассказ Венера, я вспомнил о церемонии «рукоположения», которой отмечается передача апостольской благодати священнослужителям христианской церкви.

Хотя старый мастер был поразительно изобретательным экспериментатором, с современными статистическими методами он ощущал себя совершенно не в своей тарелке. В конце разговора фон Фриш с непроницаемо серьезным лицом спросил молодого ученого: «А что, доктор Венер, сколько, по-вашему, ног у насекомого?»

Это был, мягко говоря, неожиданный вопрос. Венер, которого он застал совершенно врасплох, неуверенно сказал, что, по мнению большинства, ног у насекомого шесть. На что фон Фриш ответил с улыбкой: «В наши дни я не был бы так уверен. Я бы сказал 5,9 плюс-минус 0,2!» Хотя эта беседа проходила в то самое время, когда его работы подвергались столь острой критике в США, фон Фриш, по-видимому, не утратил своего едкого юмора.

В начале работы в постдокторантуре Венер собирался пойти по стопам фон Фриша и изучать медоносных пчел, но, как это часто бывает, направление его научной карьеры изменилось благодаря случайности. Он планировал провести некие эксперименты весной, когда в Европе пчелы еще не летают, и отправился в израильский город Рамлу, где и установил свою аппаратуру посреди апельсиновой рощи. Место оказалось неудачным. Деревья были густо покрыты цветами, и пчелы, естественно, предпочитали этот готовый источник природного нектара и не обращали никакого внимания на сахарный сироп, который предлагал им Венер.