Читать книгу "Непобедимое солнце. Книга 1 - Виктор Пелевин"

– Отличный метод, – ответила я.

Фрэнк отрицательно помотал головой.

– Человек никогда не бывает похож на свое время. Наоборот – он всегда прячется от времени в свою личную тайну. Как устрица в раковину. Он воспринимает свое время как катастрофу, а потом, через тысячу лет, кто-то откапывает его скелет – и об этом человеке начинают судить по потопу, от которого он убегал. По тому самому монстру, от которого человек всю жизнь скрывался.

– Ты хочешь понять эпоху как-то по-другому?

– Я вообще не хочу понять эпоху, – ответил он, – потому что это невозможно. Вернее, это может сделать любой шарлатан десятью разными способами, и каждый из них будет фейком. Эпоху нельзя понять.

– Почему?

– Потому что эпох не бывает. Это не что-то реальное и объективное. Это метафора. Нечто выдуманное людьми. А как можно понять выдуманное? Каким его придумаешь, таким оно и будет.

Интересный подход.

– Может быть, – сказала я, – выдумывают одни люди, а изучают другие. То, что придумали первые.

– Верно, так и есть. Но мне их выдумки ни к чему.

– Так что такое «некроэмпатия»? Эмпатия к мертвецам?

– Это когда ты пытаешься понять какого-нибудь очень давно умершего человека, принимая его форму, – сказал Фрэнк. – И копируя обстоятельства его жизни.

– А почему ты считаешь, что так можно кого-то понять?

– Это вопрос веры, – улыбнулся он. – Я верю, что мы оставляем после себя след. Стоячую волну, как говорят физики. Своего рода эхо. И если правильно на это эхо настроиться, его можно ощутить и даже пережить заново.

– А! – сказала я. – А! Вот теперь понимаю. Ты хочешь настроиться на этого Каракаллу?

– Совершенно верно. Я занимаюсь историей императора Каракаллы и пытаюсь увидеть его как бы изнутри его самого. Через эмпатию.

– А почему ты приехал в Турцию? Каракалла же был императором Рима.

– Да. Но провел много времени именно здесь. Как и его отец Септимий Север.

– Зачем?

Фрэнк сделал неопределенный жест рукой – мол, долго объяснять.

– Он прибыл сюда с большой армией – и намеревался вторгнуться в Парфию. Парфия вообще была для Рима любимой мозолью. Каракалла просто продолжал дело отца.

– Ага. И ты ищешь следы?

– Не совсем. Я же говорю, я эмпат. Я езжу по тем местам, где жил Каракалла, и понемногу становлюсь им самим. Я вижу его историю от первого лица. Он был такой Джихади Джон – приехал сюда воевать из Британии. Если хочешь, потом расскажу…

Вот, опять. У нас с ним, значит, будет не только сейчас, но и еще какое-то «потом». Что, правда новый метод пикапа? Или он не только эмпат, а еще и этот, как у Филипа Дика, преког? Который будущее знает? Я хотела уже пошутить на эту тему, но не стала. И сразу поняла почему.

Мне хотелось, чтобы «потом» было, и я боялась его спугнуть. Фрэнк мне нравился.

– А ты действительно видишь жизнь Каракаллы?

Он кивнул.

– Но не вполне ясно. Как бы через запотевшее стекло. Я не знаю, какой масти была его лошадь. Как выглядел его семейный дом в Сирии. Где именно он жил в Британии. Но я вижу человеческий процесс, протекавший в этих смутных берегах…

– Мне уже хочется послушать, – сказала я и неожиданно для себя сделала ему глазки.

Ну, не «Глазки-Глазки» с большой буквы – но вполне себе. Фрэнк заметил и улыбнулся. Причем хорошо улыбнулся – не как самец, уверенный, что птичка уже у него в сачке, а так, словно он понимал, что это совершенно случайные глазки, не дающие никому никаких прав, и ему вместе со мной смешно, что они у меня вдруг состроились, и даже немного неловко, что он их случайно подглядел.

– Я думаю, – сказал он, – для этого еще будет время.

И тут я почувствовала, что чуть-чуть подтекаю.

В общем, тело жило своей древней мудрой жизнью – и уже взяло руководство процессом на себя. А кто я такая, чтобы вмешиваться в борьбу биологического вида за выживание? Я всегда в подобных обстоятельствах задаю себе этот вопрос, и отвечаю, что никто.

Андреас постепенно стал подавать признаки жизни. Он поднялся на четвереньки, добрался до музыкального центра и поменял программу. Заиграла гладкая амбиентная электроника, которую почти сразу перестаешь замечать и слышать.

– Ну как ты? – спросил Фрэнк.

– Мне вас сильно не хватало, – ответил Андреас. – Вы оттуда похожи на две…

– Эмодзи? – спросила я.

– Нет. Инкарнации.

Я так услышала – «incarnations» – и переспросила:

– Почему инкарнации?

– Carnations, – повторил Андреас отчетливо. – Две гвоздики, красная и белая. Ждут пчелок…

И захихикал.

Я сначала подумала, что Андреас мог уловить из своих психоделических глубин какие-то, как выражался Фрэнк, эмпатические волны – но потом сообразила, что он, скорее всего, просто слышал наш разговор.

В дверь постучали.

– Зовут жрать, – сказал Андреас. – Идите, тут неплохо кормят.

– А ты? – спросил Фрэнк.

Андреас только махнул рукой.

Помещение, где принимали пищу, выглядело впечатляюще. Это была комната с круглой прозрачной стеной, наполовину зашторенной от вечернего солнца. Стол тоже был круглым, и довольно большим – хватило бы, пожалуй, на весь штат короля Артура.

За столом сидели Со, Майкл, Раджив и обе девочки – Сара и Мэй. Кроме них, появился новый персонаж – как я поняла, муж Со.

Это был пожилой седобородый мужчина в джинсовом – я не шучу – смокинге. То есть его буржуазный курительный пиджак с отливающими на свету черными лацканами был сшит из протертой до белизны джинсы с серьезными рваными дырами на рукавах и груди. Видимо, еще один образец desology. Перекрасили яхту, а теперь обкатывают другой продукт на папике.

– Саша, – представилась я.

– Тимофей, – ответил мужчина в смокинге. – Со говорит, что так мое имя будет по-русски: Tim or Fay, if you spell it. На самом деле просто Тим. Садитесь, друзья.

Я хотела есть, и уговаривать меня не было необходимости. Тем более что выглядел стол очень аппетитно.

Тут была сырая рыбная нарезка, салаты в половинках кокоса, крохотные баночки с овсянкой на йогурте, всякие блинчики, тарелки с сыром и целая уйма зелени. Рядом со столом стоял стюард – пожилой и совершенно не сексапильный азиат в матроске (правильно, а то в нее почему-то одевают исключительно молодых сексапильных азиаток). Матроска, правда, оказалась не совсем настоящей – ее воротник был просто напечатан на ткани. Стюард держал в руках меню.

– Если хотите яиц или там стейк, закажите, – сказал Тим.

Я заметила, что сам он уплетает картошку фри с жареной рыбой.