Читать книгу "Елизавета I - Кэролли Эриксон"

Однако воспитание Эдуарда носило по преимуществу практический характер: да, ему не мешали с удовольствием заниматься языками — особенно нравилось Эдуарду делать заметки о только что прочитанных проповедях, когда английские слова он писал греческими буквами, — но прежде всего учили повелевать. Основательная географическая подготовка была делом первостепенной важности для короля, который со временем поведет в бой армии и флоты, так что еще мальчиком Эдуард мог с легкостью отбарабанить названия всех заливов и бухт, а также портовых и вообще прибрежных городов на берегах Франции и Голландии. Знал он и особенности течения больших рек, и осадку кораблей, которые могут ходить по этим рекам, и количество матросов на борту. Особое внимание уделялось видам вооружений, хотя эти занятия носили исключительно теоретический характер, ибо жизнь короля почиталась слишком ценной, чтобы подвергать ее риску на ристалище. Не были забыты также вопросы военной истории и стратегии. Эдуард запоминал имена своих наиболее влиятельных подданных, знати, сельских сквайров, которые в случае войны могут послать своих людей в королевскую армию.

Генрих VIII неизменно придавал огромное значение соблюдению ритуалов, и теперь все делалось для того, чтобы его наследник рос в такой же обстановке. Соблюдались те же сложные церемонии, разыгрывались турниры и домашние спектакли, что поражали в свое время воображение гостей короля Генриха. И двор был столь же многочислен — от французского повара до художников, врачей (целая команда числом в пятнадцать человек), десятков музыкантов, наигрывавших танцевальные мелодии во время королевского обеда и нежные баллады, когда король в поисках уединения удалялся в свои личные апартаменты. Королевской персоне оказывались особые знаки почтения. Если отцу Елизавета кланялась трижды, то брату пять раз, хотя сам он едва ли обращал на это внимание и вообще не позволял ей — как, впрочем, и другим родственникам — усаживаться вместе с ним под королевским балдахином. И все же пышно разодетый, сверкающий драгоценностями маленький король выглядел комично. Почитали его сугубо внешне, двор поддерживал иллюзию власти, выхолащивая ее суть. Ибо никто не забывал, что за королем постоянно возвышается фигура регента, который на самом деле и принимает все решения.

Эдуард Сеймур и его надменная, властная жена занимали во дворце апартаменты, обычно предназначаемые для королевы. Герцогиню (ее мужу достался титул герцога Сомерсета, когда его брат Томас стал бароном Садли) это более чем устраивало, ведь она всегда утверждала, будто в ее жилах течет кровь Плантагенетов, и считала только естественным, что такое положение и должно соответствовать ведущей роли мужа в управлении страной. Регента тоже вполне устраивали занимаемые апартаменты, хотя, если жена была озабочена прежде всего вопросами престижа, то сам он больше думал о том, как бы поставить на колени шотландцев и укрепить свою власть.

Главной целью оставалось полностью подчинить Шотландию Англии. Генрих VIII приступил к решению этой задачи еще в начале 40-х годов, стремясь раз и навсегда покончить с независимостью Шотландского королевства да и со стратегической ролью Шотландии, которая всегда была чем-то вроде «задних ворот» для вторжения в Англию. Столетиями политику Шотландии направляли в собственных интересах французы, добиваясь того, чтобы эту страну можно было в любой момент использовать как плацдарм для нападения на Англию либо как запасную позицию, когда война с ней идет на континенте. Генрих пытался покончить с этим положением сначала дипломатическими средствами, а потом, когда ничего не получилось, военной силой.

Именно регент стал его ангелом-мстителем. Он сжег Эдинбург, разрушил другие города и деревни. Теперь подошло время нанести завершающий удар, ибо Шотландией, как и Англией, сейчас правило дитя и страну тоже раздирали придворные распри. Юная королева Мария Стюарт была помолвлена с Эдуардом VI, но шотландцы расторгли соглашение; это обстоятельство наряду со всегдашней опасностью неограниченного французского влияния в этой стране, а также упрямой приверженностью ее жителей католицизму создавало более чем достаточный предлог для вторжения. Регент был уверен, что осуществить его необходимо в любом случае, не считаясь ни с чем — ни с угрозой, как никогда великой, вторжения со стороны Карла V, достигшего ныне, после победы при Мюльберге над немецкими протестантами, вершин могущества, ни с волнениями в сельской местности самой Англии, ни — тем более — с капризами безответственного и жадного до власти младшего брата.

«Мой брат, — отмечал Томас Сеймур, — обладает удивительной способностью привлекать людей на свою сторону, но я — исключение». Регент завоевал незаслуженную репутацию радетеля об интересах простых людей, но, хотя действительно он раздал все свои земли в Хэмптон-Корте местным фермерам и мелкой знати, был на самом деле безжалостным автократом, стремящимся к безграничной власти и исполненным решимости любой ценой достичь своей цели. «Свирепый и грубый» по отношению к своим коллегам — членам Тайного совета, он позволял себе такие оскорбительные выходки, что порою даже самых толстокожих доводил буквально до слез; это был «сухой, угрюмый, своевольный человек», который никого не любил и которого не любил никто.

В 1547–1548 годах Елизавета, сестра короля и ближайшая претендентка на престол, оказалась в самом центре политических бурь. Внешне ее жизнь почти не изменилась. По-прежнему часами она просиживала в классной комнате, занималась правописанием, музыкой, шитьем, порой, хотя и не часто, появлялась при дворе. Она достигла переходного возраста, что, разумеется, не могло не сказываться на ее внутреннем мире, однако же почти никаких свидетельств этому не сохранилось. Впрочем, в одном случае она испытала силу своего воздействия на мачеху и Сеймура и добилась успеха.

В 1548 году от чумы умер ее наставник Гриндел. От этого удара, к которому добавился обычный страх, вызванный самой эпидемией, дом оправился не сразу, однако уже через несколько недель встал вопрос о замене покойному. Возникла кандидатура его родственни- ка-однофамильца. Екатерина и Сеймур отдавали предпочтение другому кандидату. Самой же Елизавете более всего по душе был Эшем, которого она давно знала и ценила за тонкий ум и безупречный такт. По собственной инициативе Елизавета переговорила сначала с ним самим, затем с мачехой и ее мужем. Спор решился довольно быстро, возможно, при посредничестве Чика, который тоже благоволил Эше- му, и последний перебрался из Кембриджа в Челси.

Конфликт, связанный с выбором наставника, в какой-то степени отражал невидимую личную драму, готовую вот-вот разыграться в доме. Тут стремительно формировался любовный треугольник: Екатерина — Елизавета — Сеймур, и один эпизод, а также связанные с ним последствия в немалой степени предопределили крутой поворот в жизни девушки.

Поначалу все казалось достаточно невинным. Вскоре после переезда в дом жены Сеймур взял привычку заходить в спальню падчерицы ранним утром, когда она не успела еще вполне одеться. Заглушая ее испуганный возглас шумным пожеланием доброго утра он, пока Елизавета, покраснев как маков цвет, поспешно натягивала панталоны, «фамильярно хлопал ее по спине или заднице». Далее Сеймур взял за обыкновение приходить еще раньше, когда Елизавета даже не поднималась. Он врывался к ней в комнату, отдергивал шторы и, заставляя ее вскрикивать от страха, нырял к ней, весьма вероятно, совсем обнаженной, ибо в XVI веке дети редко спали в ночных сорочках, под одеяло. Однажды он попытался ее, совершенно беззащитную, поцеловать, и Кэт Эшли, спавшая в одной комнате со своей воспитанницей, «пристыдив, погнала его прочь».