Читать книгу "Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская"

Да простит меня муза художественной литературы (не знаю, как её зовут и существует ли она в природе), но начну я, пожалуй, с конца. Вернее, с середины.

Ждать пришлось долго… Тихо, как в гробу, было в проклятом подвале и так же темно. Сколоченный на века деревянный стул удобством не отличался, а тяжелая, не ошкуренная доска впивалась в руку тысячей заноз. Но речь шла о спасении жизни. (Так мне думалось, по крайней мере!)

Шумы и шорохи за дверью я расслышала заблаговременно, неслышно влезла на стул, прислонилась спиной к двери и затаила дыхание.

Мелодично звякнул замок, медленно приоткрылась тяжелая створка, темная фигура нерешительно вступила в дверной проем и приблизилась вплотную.

«Ужас какой!» — слабо пискнуло мое цивилизованное сознание, но рука совершила взмах отдельно от него.

Ребро корявой доски очертило полукруг и, как нож гильотины, опустилось на чей-то череп. (Я была в полной уверенности, что это Лешка Лисицин!)

Человек вскрикнул и сел, схватившись за голову. Путь на свободу был открыт. Ну вот теперь я начну сначала, вернее с начала середины.

Я остановилась в предыдущей порции повествования на том, что два события произошли на диво одновременно: я грохнулась коленками на пол и, прежде чем это осознала, услышала, как ключ дважды повернулся в замке за моей спиной.

К своему величайшему теперешнему удивлению прежде всего я стала выяснять в темноте наощупь, целы ли джинсы. Все-таки Ливайсы, «made in USA» и стоили 170 р., вполне по-божески. Плотная материя оказалась в порядке, но под ней огнем горели ссадины.

«Он, наверное, сам сумасшедший. Или попугать меня решил, чтобы отвязалась,» — лениво просыпались мысли, пока я с трудом поднималась в вертикальное положение. — «Подержит тут в темноте, потом откроет и выпихнет вон. Странный парень какой-то…»

Темнота вокруг царила непроглядная, но, как это неоднократно описано в художественной литературе, глаза постепенно стали привыкать.

Я поняла, что стою в обширном низком помещении без окон и источников света, а в дальнем конце его проглядывалось что-то вроде неосвещенного коридора — тьма там сгущалась особенно.

«Может, это подземный ход», — осенила детская догадка. — «И я выберусь наружу?»

Я сделала пару неуверенных шагов по направлению к черному коридору, и вдруг замерла на месте. Тьма в дальнем углу заколебалась, в отдалении замерцал тусклый дневной свет и нечто темное двинулось по проходу в мою сторону.

Страх как кипятком облил меня с головы до ног, я закричала: нет, не надо! ноги стали ватными и подогнулись.

Наверное, на секунду я упала в обморок, потому что дальнейшие впечатления воспринимала с пола. Пол был холодный, я лежала, растянувшись во всю длину, кто-то поднимал мне голову, а более чем знакомый голос уговаривал почему-то с потолка.

— Катька, да очнись же! Катерина, Малышева, Катька, — бормотал кто-то очень осведомленный.

Далее ко мне вернулось зрение и в дрожащем свете чиркнувшей спички я увидела Верочку, склонившуюся ко мне из темноты. Она была на удивление грязная и всклокоченная.

Я опять закрыла глаза, вжалась спиною в пол и обреченно подумала: «Точно, сошла с ума. Уже галлюцинации начались. А может, это кошмарный сон?»

— Малышева, умерла ты, что ли? — настойчиво продолжала бубнить призрачная Верочка. — Только этого мне не хватало, Малышева, очнись, девушка, у тебя курить есть что-нибудь?

— Есть, поищи в сумке, — ответила я, не раскрывая глаз, но почувствовала себя немного бодрее, поскольку о курящих галлюцинациях ни слышать, ни читать пока не приходилось.

Снова чиркнула спичка и надо мной поплыл приятный запах свежезакуренного табака. Тогда я села и глянула в лицо реальности.

В двух шагах от меня сидела живая Верка, и красноватый огонек сигареты мерцательно освещал её осунувшееся лицо. Прическа у бедняжки была, прямо скажем, дикая.

— И мне дай, пожалуйста, — слабым голосом попросила я.

Верочка отдала мою сумку, я достала сигареты и спички. Теперь мы обе сидели на полу и задумчиво курили.

— Малышева, что всё это значит? — наконец спросила Верочка и заплакала, сквозь слезы прорывался следующий текст. — Я сижу тут в гнусном подвале тысячу лет, на хлебе и воде. Помыться негде, один туалет грязный, сплю на ящиках, холодно, страшно… Мужик этот мерзкий втолкнул меня сюда и всё… Сквозь щелку гадостную буханку сует, и ни слова. Уже почти с ума спятила, читаю газеты день и ночь, ничего не понимаю, хожу наощупь, дверь царапаю, плачу, кричу — и ничего! Теперь ты вдруг влетела, завизжала и лежишь, как мертвая… Малышева, что это?

— Ты, Глинская, странная какая-то, — ответила я Верочке, у нас с детства осталась дурацкая привычка назвать друг дружку по фамилиям. — Человек только из обморока вышел, а ты каких-то объяснений требуешь. Ты, что, серьезно думаешь, что я хоть каплю понимаю? Не больше, чем ты… Я тебя искала, и милиция тебя, между прочим, тетя Аня с ума уже сошла. Виктор даже пропажу оформил и почти что считает себя вдовцом. Я только вчера письмо твое дурацкое получила, ты мне в Керулты такое написала, сам черт не разберет, а оттуда переслали с большим опозданием. И хорошо, что хоть так, а то бы до сих пор не знала, где тебя носит! Получила твою записку и помчалась в Марфино, на деревню к дедушке… Вернее к бабушкам, они меня до Лешки Лисицина довели. Я ему, гаду, твою фотографию показала, а он сказал, что ничего не знает, потом привел в твой подвал и втолкнул, все коленки, кстати, расшибла. А ты тут из темноты вылезла, как привидение… Кто хочешь, заорет и в обморок грохнется.

Из всей моей пространной речи Верка извлекла лишь одну информацию и очень ей подивилась.

— Как это милиция ищет? — возопила она с чувством. — И почему мама с ума сошла? Я ведь в отпуске, в отпуске я… Вы, что люди, совсем у вас крыша поехала? Почему на службу не зашли, не позвонили? Вам бы Маринка Головинская сказала, что я отпуск оформила с того самого числа! Я тут сто лет сижу в одиночестве, хуже, чем у Гарсии Маркеса, но хоть об одном голова не болела, думала, что никто не волнуется! Если бы я думала, что мама с Витькой меня потеряли, то давно сама бы спятила!

Вот это номер! Я совсем перестала понимать, что происходит и задала серию глупейших вопросов.

— Ты, что сама в подвал залезла? Отпуск здесь проводишь, или как? Оформила отпуск, денежки, получила и поехала к Лешке в подвал? Отпуск закончится, Лешка тебя выпустит, ты домой прикатишься: здрасьте, я в подвале обалденно отдохнула и всем советую!?!

— Ты, Малышева, все-таки глуповата, — с грустью промолвила Верочка. — Я это всегда знала. И я тоже ничуть не умнее…

— Нашла чем удивить, — ответила я. — Были бы мы обе чуть умнее, то сидели бы не здесь, а у меня дома, чай пили бы с тортом. Хороший торт мне Сережа на днях привез, правда, половину, остальное в семью унес, у него девчонки сладкое любят…

— Ну вот здесь, конечно, только про торт и беседовать, — рассердилась Верочка. — Жестокая ты женщина, Малышева, все-таки…