Читать книгу "Нетелефонный разговор - Михаил Танич"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока парочка оперов ерзала стульями, подполковник рассматривал меня с ленивым любопытством: чего от него ждать?
– Расскажите о вашей контрреволюционной деятельности! – Простенько и со вкусом.
– Это ошибка. Я студент, недавно солдат. В плену не был. Никакой еще деятельностью не занимался.
– Ложь! – Он уже стоял около моей табуретки и держался за гнутую спинку стула, вся его стать выдавала намерение поднять стул в воздух и опустить на мою голову. – Предлагаю чистосердечно рассказать о вашей контрреволюционной деятельности.
Я перед допросом побывал в камере. Меня встретили человек десять бледных, как мел на стене, живущих без воздуха людей. Я положил на стол свою кепочку-восьмиклинку, полную сломанных пополам – по инструкции, а мало ли? – папирос «Наша марка».
– Курите, пацаны!
А потом спросил:
– Здесь пытают?
– Нет, – сказали, – даже не бьют, недавно у них на это дело запрет вышел. Правда, вот одного тут по нахалке искусственно кормят.
«Вот один» был бургомистром города Ейска при немцах. Он единственный вслух и откровенно ненавидел советскую власть. Остальные – молча, про себя.
– Был в Ейске, – говорил ему следователь, – там тебе уже вешалку построили. Люди ждут, когда тебя вешать привезем.
– А я вас ебал! – коротко отвечал арестант и голодал. И его кормили насильно.
…Подполковник Немлихер даже приподнял стул и выпучил глаза. Но я увидел: актер он плохой. И я-то уже узнал в камере: «не пытают и даже не бьют». Табу.
И я повторил ответ:
– Никакой контрреволюционной деятельностью я не занимался. Только вот воевал. – И провел по гимнастерке, на которой был выгоревший след от моих орденов.
Буду легко рассказывать и о тюрьме. Поскольку я все равно считаю свою жизнь счастливой. Если обрубить все ветки подробностей, то останется: пришел с войны живым и приблизительно целым – раз. Пришел из тюрьмы живым и по видимости здоровым – два. Женат сорок четыре года на любимой и красивой женщине. Это вам не три, это три-четыре-пять. Чего тебе еще, чтобы жаловаться и сочинять трагедию из тех небольших испытаний, сквозь которые провела тебя судьба? Между дождинок, почти как Микояна.
На столе у следователя Ланцова лежали горкой раздобытые прошлой ночью на обыске чьи-то вещи, и среди них – немецкие школьные тетрадки в оранжевых корочках. Такие я видел только у Никиты Буцева. Ага! Значит, они и Никиту загребли. Вот так конспирация. Он не знал про тетрадки.
Первый вопрос:
– Назовите ваших друзей!
Ответ:
– У арестованных друзей не бывает!
– А все-таки?
– Маленков.
– Кто?
– Маленков Георгий Максимилианович.
– Еще.
– Каганович Лазарь Моисеевич.
– Пошути-пошути! Вот запишу это в протокол – добавим еще пятерик за остроумие.
– А сколько собираетесь давать?
– Да лет семь схлопочешь. Не жалко.
Хорошенькое начало! Так установились отношения со следователем майором Ланцовым, которого я считал, а теперь, по размышлении, не считаю своим ночным палачом. Работа есть работа. Он допрашивал меня только ночами и строго велел попкам во внутренней тюрьме следить за мной персонально и, главное, не давать уснуть.
Вопрос второй:
– Что вы знаете об Александре Солженицыне?
– Не знаю такого человека.
На самом деле я много слышал о нем от третьего своего подельца, Ильи Соломина. Илюшка с восторгом произносил имя своего командира батареи и друга по войне: «Саня? О! Это – сила!» А сам Солженицын уже года два как был обычным затерянным зэком, никем по сути дела, как можно быть никем только в нашем любимом отечестве. А Илюшка, бывший старшина батареи Солженицына, безродный, приехал с войны в стоптанной своей кирзе к жене командира батареи Наташе Решетовской (командира батареи, а никакого еще не писателя!) и снимал в ее квартире раскладушку на ночь, и очень успешно учился в нашем строительном институте. Он-то и попал в широкоугольный объектив ГБ-шного бдения в городе Ростове-на-Дону: за семьей врага народа Солженицына следили на всякий случай неусыпно.
– И не знаете, что ваш друг Соломин живет на квартире у жены Солженицына?
– Если этого человека зовут Саня, то, может, я и слышал его фамилию. Не более. – Я решил прекратить изображать этакую целку. Тем более следователь подсказал мне, что Илья Соломин, догадываешься, идет с тобой по делу.
– Что ты все за окно глядишь, к трамвайчикам прислушиваешься? Забудь! – сказал следователь. – Тебе туда не скоро. Даже если ты и ни в чем не виноват. Наша организация не допускает брака в работе. Мы – советская власть. Мы! Ясно?
Скучно, и не стану описывать наши ночные посиделки в течение двух месяцев. Его в этой разборке интересовало: восхвалял ли я жизнь за границей (так по инструкции)? А я стоял на своем: да, да, говорил про хорошие немецкие радиоприемники «Филипс» и «Телефункен», но нет, жизнь за границей не восхвалял. Мы перетягивали канат без переменного успеха, его конец становился все длиннее. Этот сценарий был разработан в Москве умельцами, членами Союза писателей, в значительной его части связанного с ГБ. Ланцов говорил опять же по сценарию:
– Ну вот, приемники хвалил, а жизнь за границей не восхвалял? Что же, приемники так вот из жизни и выбросил?
– Ладно, пишите как вам надо! – сдался я на десятую ночь. – Отпустите поспать!
Так и было предусмотрено типовым сценарием такого рода дел. На десятую ночь сломаются.
Никто на нас не клеветал, просто записывали и доносили. Мы не очень и сопротивлялись, понимая в душе, что ведь и правда мы не так любим советскую власть, как об этом пишут в газетах и как мы сами притворялись на экзаменах по политэкономии.
Следствие обычно заканчивалось в положенные сроки. Человека оформляли на 6 – 8 – 10 лет, пусть одумается, да и лес кому-то валить надо, лесоповал, чай, пятилетка на дворе!
У нас в камере сидел высокий, высохший седой старик. Он все время молчал, но когда кашлял, выдыхал такой нестерпимо смердящий запах, что мы задыхались и по очереди ложились на пол, к двери, обитой железом, куда проникал в уголок свежий запах из коридора, там прогуливались вертухаи в бесшумных своих валенках. Я боролся с тюрьмой за старика, которому место в больнице, заодно и за нас, которые чахли от вони в тридцатиградусную жару (июнь 1947) в нагретой от железной сковородки-козырька на окне камеры внутренней тюрьмы.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Нетелефонный разговор - Михаил Танич», после закрытия браузера.
