Читать книгу "Покопайтесь в моей памяти - Екатерина Островская"

— Охотников, — догадалась Елизавета Петровна.

— При чем тут он? Совсем другой. Адвокат Фарбер.

Сухомлинова молча вышла на площадку. «Неужели подействовало? — подумала она. — Фарбер кричал, оскорблял, угрожал, а потом, взвесив все, решил с ней не связываться. Вот какая полезная тетрадочка попалась в руки! Но все равно надо быть осторожнее!»

В скворечнике о чем-то беседовали коллеги. Нина Николаевна, увидев подошедшую Сухомлинову, вышла ей навстречу и отвела в сторону лестничной площадки.

— Ты же уходить собралась? — напомнила она. — А тебя не отпускают. Так я могу подменять в любое время. Могу даже все смены твои забрать. Теперь, когда зарплату прибавили…

— Прибавили? — удивилась Елизавета Петровна.

— Прибавили, а ты разве не заметила? Мне, например, пять тысяч сверх ведомости дали. Соглашайся: у тебя ведь все равно другая работа имеется, а у меня только пенсия, а на нее, сама знаешь, долго не протянешь. Я могу прямо сейчас за тебя отдежурить.

И Сухомлинова согласилась.

Глава пятнадцатая

Она позвонила в дверь квартиры Тарасевича и тут же услышала мужской голос, крикнувший ей, что можно заходить — дверь не заперта. Дмитрий, разговаривая по телефону, расхаживал по квартире в ярко-желтых шортах длиной до колен и широкой майке навыпуск. Говорил он по-сербски, Елизавета Петровна ничего не понимала, да и не прислушивалась. Она шагнула к картинам и стала их рассматривать.

Наконец он закончил разговор и подошел к ней.

— Вы хорошо знали отца? — спросил он.

— Только по работе, но и здесь была как-то раз, когда он просил оценить эти картины.

— То есть он хотел их продать? Зачем? Предчувствовал свою гибель?

— Нет, не собирался. Однажды он уже продал кое-что, чтобы вы смогли купить там дом.

— Было такое дело, — согласился Тарасевич-младший, — но уж раз зашла речь о недвижимости, скажите мне, сколько может стоить эта квартира?

— Не знаю. Вы же хотите, чтобы побыстрее, тогда покупателя, который даст настоящую цену, долго искать придется.

— Михеев предложил мне сто тысяч евро. Он тоже говорил, что настоящая цена выше, но поскольку он оплатил похороны, я согласился, а теперь вот думаю.

— Он предложил хорошую цену.

Дмитрий не отвечал.

— Как в Черногории живется? Работаете там? — спросила Елизавета Петровна для того лишь, чтобы разорвать паузу.

— Работаю иногда, но там платят мало. Мы с женой думали перебраться в Таиланд: там все дешевле, можно даже на проценты жить, можно какой-нибудь бизнес организовать. Но все равно деньги нужны: на переезд, на обустройство, там квартиру или дом надо покупать. Сейчас, конечно, если с Михеевым все срастется, то… Да, вы сказали, что покупатель на картины сегодня придет.

Сухомлинова кивнула и тут же позвонила Охотникову. Тот пообещал прийти в скором времени.

— Вы с отцом ладили? — обратилась Елизавета Петровна к Дмитрию.

— По-всякому, но особых ссор не было. Ему моя Радмила не очень нравилась. Я о жене говорю. Он, когда первый раз приехал, увидел ее фотографии на стенах — большие такие постеры. Она же моделью собиралась стать. Много снималась, самые удачные снимки мы увеличили и на стене разместили вместо обоев. Но она по-разному снималась — в основном в стиле ню… Вы, как искусствовед, понимаете.

— Разумеется.

— Он как вошел, увидел ее обнаженной, аж побелел весь и приказывает: «Снимите! Немедленно снимите! Не позорьтесь!» Старорежимный человек — хомо советикус. А сейчас ведь другая жизнь. А он, как в прежние времена, наезжает: «К вам же гости приходят — не стыдно?» И как ему объяснить, что гости приходят, смотрят и восхищаются искусством фотографа и красотой Радмилы. Потом мы на море пошли позагорать. Жена, как обычно, топлес, и снова он с полоборота завелся: «Оденься немедленно — стыдоба!» Тут уж я не выдержал: «Оглянись вокруг и посмотри!» И только тогда он заметил, что почти все женщины так загорают, даже его ровесницы. Выругался и сплюнул. Но смирился. Хорошо еще, что мы его на нудистский пляж не притащили.

Без звонка дверь отворилась. Появился Юрий Иванович. Подошел к Дмитрию и выразил ему свои соболезнования. Потом из внутреннего пиджака достал бутылку виски и поставил на стол.

— По русскому обычаю помянуть следует, — напомнил он.

Дмитрий молча кивнул и заозирался, пытаясь обнаружить стаканы. Сухомлинова сходила на кухню, взяла с полки стаканы, а из морозильной камеры холодильника достала лед.

Охотников открыл бутылку и разлил по стаканам.

— Бывали здесь прежде? — поинтересовался Тарасевич-младший.

Охотников покачал головой и после некоторой паузы сказал, что Александр Витальевич его не приглашал. Они выпили виски, после чего Дмитрий решил не терять времени.

— Давайте посмотрим картины!

— А я уже посмотрел на них. Лично для меня ничего интересного: разве что вон та — с птичками.

— Посмотрите на другие внимательно.

— А что смотреть? И так видно: ученические работы.

Юрий Иванович поднялся и подошел к стене.

— Возьмите все, — предложил молодой человек. — Я существенную скидку сделаю.

— Сколько рассчитываете получить за все?

— Если со скидкой, то два с половиной миллиона.

— Они все и двух не стоят, — покачал головой Охотников. — Но только ради памяти вашего отца — за птичек даю миллион. Если вам кажется, что мало, то поинтересуйтесь у уважаемой Елизаветы Петровны, достойная ли эта цена.

— Очень хорошая цена, — подтвердила Сухомлинова.

— А вот женщина в стиле ню, — продолжал упорствовать Дмитрий.

— Человек, который изобразил так натурщицу, не живописью занимался, а рукоблудием. Прости, Лиза, что не сдержался. — Охотников посмотрел на Тарасевича и продолжил: — Такие фитюльки вешались на стенах дешевых борделей.

Юрий Иванович начал рассматривать небольшое полотно с лежащей девушкой, накрытой простыней, как саваном. Снял его со стены, перевернул. Потрогал холст.

— Работа академическая, но сделана вне Академии художеств. Грунт на левкасе — на клее из рыбьих костей. Нет. Хотя ладно. Но за двести тысяч, это запредельная цена.

Дмитрий вздохнул:

— Согласен. Забирайте птичек и покойницу.

Он хотел снять со стены картину Саврасова, но Охотников не дал.

— Я сам, — сказал он.

Снял оба холста и поставил к стене возле своих ног.

— Вы знаете, откуда у вашего отца все эти полотна?

Тарасевич-младший пожал плечами:

— Никогда не интересовался. Мать, правда, перед смертью сказала… Но они тогда были в ссоре. Так вот, она заявила, будто…