Читать книгу "Сулажин - Борис Акунин"

– Ужасно… – пробормотал Олег. – Как это ужасно!

Я вздрогнула.

– Что?

Он прикрыл ладонью глаза и лоб.

– Извините. Извините.

Мне говорили комплименты миллион раз, но никогда в такой форме.

– Вы не должны так говорить! Это жестоко! – Я разревелась. – Зачем, зачем?

– Не должен, сорвалось… Просто вы очень красивая. Пожалуйста, простите!

– Краси-ивая, – выла я. – Краси-ивая… Как кукла, да? Но кукла сломалась, теперь ее выкинут на помойку.

– Это не помойка! – закричал Олег – и осекся. – Извините… Черт, вы как-то странно на меня действуете. Я сегодня не в форме.

– Я тоже, – прогундосила я. – Давайте завязывать. Пойду.

Шмыгая носом, подхватила сумку и пошла к двери.

– До свидания, – сказал Громов вслед. – Вы завтра придете?

Ничего я ему не ответила.

Нужно было покурить. Срочно.

На тридцатилетие я сделала себе подарок – отказалась от табака, потому что от него портится цвет лица и желтеют зубы. А теперь снова закурила. Одна из маленьких радостей кошмара, в который превратилась моя жизнь. Как в кино: приговоренному перед казнью разрешается выкурить сигарету.

Я стояла во дворе, у входа в полуподвал, смотрела на черный прямоугольник неба, зажатый между крыш, а на освещенные окна не смотрела. Чернота действовала на меня успокаивающе. Вот они, настоящие подготовительные курсы к смерти: глазеть на ночное небо, представлять себе бескрайний мертвый космос, сознавать малозначительность того, что меня ожидает.

Недокуренная сигарета, как маленькая падающая звезда, полетела в сторону. Перед тем как уйти, я еще раз поглядела вверх.

И был мне голос – глухой, прерывающийся. Он сказал:

– Погодите.

Это был голос Громова.

Я вздрогнула, не сразу сообразив, что голос доносится из динамика. Громов подглядывал через камеру видеонаблюдения, как я курю.

– Вы на машине?

– Нет…

– А куда едете?

Я сказала.

– Минутку подождете? Я вас подвезу.

Нам по дороге? Это известие меня почему-то поразило. Первое, что я сделала, автоматически – встала под лампой и посмотрелась в зеркальце. Нечего сказать, красавица: глаза распухли, под ними круги. И нос, кажется, красный. Хотя в машине будет не видно. И вообще глупости.

Громов вышел. Мы сели в автомобиль. Поехали. Всё – без единого слова.

Я искоса поглядывала на него, он смотрел только на дорогу. Брови сдвинуты, возле рта резкая складка. Хотелось бы мне узнать, о чем он так сосредоточенно думает.

– Послушайте, а это точно? – спросил Олег, когда мы остановились на третьем или четвертом светофоре. Вот теперь он повернулся. Глаза у него влажно блестели.

– Что «точно»?

– Ну, диагноз. Бывают ошибки. Я знаю очень хорошую клинику в Германии. Это можно устроить. Дополнительная проверка не повредит. Денежный вопрос решим, если это для вас проблема…

Он был совсем не похож на того Громова, который вел занятие с живыми покойниками. Куда-то подевались спокойствие, уверенность, умудренность. И голос был другой, жалобный.

– Ошибка исключена. У меня три месяца. Максимум.

Зажегся зеленый. Олег поставил рычаг на «драйв», поехали. Я обратила внимание, что он каждый раз перед светофором ставит на нейтралку. Очевидно, привычка к аккуратности.

И пришла мне в голову одна идея. Ужасно хотелось снова ощутить его прикосновение, хоть на секунду. Перед расставанием можно пожать руку, но это когда еще будет.

Я откинулась назад. Будто в рассеянности, не зная, куда пристроить, положила руку на рычаг скоростей. И отвернулась.

Перед очередным светофором он опять захочет поставить на нейтралку, дотронется до моей кисти. Я скажу: «Ой, сорри» – и отдерну. Ничего такого.

Но мы гнали уже по Ленинградке, и светофоров почти не стало, а те, что были, как назло, горели зеленым. Так и доехали.

– Вон мой дом, – показала я. – Можете остановиться возле фонаря. Видите, на втором этаже окно светится?

– Вы живете не одна? – удивился он, притормаживая.

– Одна.

– Зачем же оставлять свет? – И смешался. – Ну да… Что-то я сегодня плохо соображаю. Все мои так делают. Тяжело возвращаться в темноту.

Тут ему все-таки пришлось дотронуться до моей руки. Я ждала прикосновения, как удара током. Но не такого сильного.

И еще я думала, что, наткнувшись на мою руку, Олег свою отдернет. А он крепко сжал мою кисть.

Не знаю, сколько мы так просидели. Ничего не было сказано, ни слова. Слова бы только помешали.

Сначала я ни о чем не думала. От руки поднималось тепло, всё мое тело будто наполнялось жизнью, и я не двигалась, чтобы не мешать этому волшебному процессу.

Потом очнулся рассудок. И я в панике вырвала руку. Энергетическая цепь рассоединилась.

Что я делаю?! Зачем?! Если мне страшно и одиноко, это не оправдание, чтобы тащить за собой в могилу Олега! Он здесь ни при чем! Какая же я стерва! Всю жизнь была эгоистичной, бессердечной сукой, такой хочу и подохнуть?

– До свидания, – сказала я, задыхаясь, и всё не могла нащупать ручку двери. – Завтра увидимся.

А сама уже знала, что никуда я завтра не пойду и никогда мы больше не увидимся.

– Какое завтра? – сказал Олег. – Я поднимусь к тебе. Можно?

– Нельзя, – ответила я. – Ни в коем случае.

Хлопнула дверцей. Пошла к подъезду, говоря себе: «Только не оборачивайся, только не оборачивайся!»

Выбор следующей фразы:

1. Но это было сильнее меня, я обернулась. (Вам на эту страницу)

2. Если и был в моей никчемной жизни хоть один достойный поступок, то этот: я дошла до подъезда, так и не обернувшись. (Вам на эту страницу)

Часть четвертая

ветвь первая

؂

Минут пять я колебался, звонить или нет. Даже «вызов» нажал, но тут же дал отбой. Не поможет мне теперь Лев Львович. Отныне я сам по себе.

Главное, страх пропал, как будто никогда не было. Вот ведь странно: когда оставалось жить три месяца – трясся, а когда смерть задышала прямо в лицо, успокоился.