Читать книгу "Суриков - Татьяна Ясникова"

«Здравствуйте, милые мама и Саша!

Я получил письмо ваше с карточкой! Она очень хорошо вышла. Вы писали мне об указе из Думы об опеке. Меня ужасно взбесила выходка Лизаветы Ивановны (Елизавета Ивановна, напомним, сестра Сурикова по отцу. — Т. Я.). Это наше дело с Сашей выбирать опекуна, а не ее: она должна быть совершенно в стороне. Дадим мы ей что-нибудь, так ладно, а не дадим, так и то хорошо, потому что она получила надел при выходе замуж. Поэтому советуйте ей не начинать со мною неприятностей. Если она еще осмелится делать Вам, мама, дерзости, то я ей навеки делаюсь врагом. Так и передайте ей. Я только с честными людьми поступаю честно. Думе я написал ответ. Ты, Саша, подпиши свое имя. Если спросят из Думы, почему долго ответа не было, скажи, что спрашивали моего согласия из Петербурга на оставление мамы опекуншей. Лизавета Ивановна, должно быть, рассчитывает, что если будет другой опекун, то он ей будет выделять деньги из квартирной платы. Не бывать этому. Потому что вы сами только и живете деньгами за квартиру. Милая мама, Вы не сердитесь, что я в тревоге подошел к ней первой прощаться, я и не думал оскорбить Вас, потому что я Вас люблю и уважаю больше всего на свете. Кого же мне больше и любить, как не вас с Сашей. Я готов всем жертвовать для вас, мои родные, и не променяю никогда на Лизавету, которая, кроме зла, нам ничего не делала. Я ей и тогда не верил, только показал вид, что ничего не вижу.

Дорогу провел хорошо, приехал в Питер, там все удивляются моей полноте, а между тем я, кажется, такой же, как и уехал от вас.

Мама, все я забочусь о том, что у Вас нет ни шубки теплой, ни сапог теплых. Посылаю Вам немного денег, купите что-нибудь потеплее себе. Если получу награду, так еще пришлю денег. Занятия идут хорошо. Напиши, Саша, о твоем экзамене. Квартиру я себе хорошо установил. Она теплая. Поклон дяде Гавриле Федоровичу, крестной и Тане. Моржовым сам раскланялся. Напишите непременно о квартирантах. Есть ли у вас они? Уехали ли Евгений Иванович и Ольга Михайловна Лурм из Красноярска и останется ли муж ее на квартире? Мне весело здесь, и я, мама, не скучаю. Не скучайте и Вы. Бог даст, увидимся опять скоро. Я написал Петру Ивановичу, чтобы он похлопотал в Думе об оставлении мамы опекуншей. Поклон Михаилу Осафовичу и жене его. Скажи ему, что эскиз пришлю после экзамена моего в Академии…»

Поездка Василия Сурикова в Сибирь знаменовала завершение определенного этапа в его жизни. Он увидел, насколько стал другим и насколько остался прежним. И в том, и в другом помог ему золотопромышленник Кузнецов.

Глава 4
КУРС НА БОЛЬШУЮ ЗОЛОТУЮ

Живя весело, студент Суриков в новом письме от 27 января 1874 года сообщает родным, что сдает экзамены «из наук», рассчитывает покончить с ними совсем. Ждет задания — сюжета картины на золотую медаль, — которое дадут 9 марта. К этому периоду относятся его полные юмора акварели «На Невском проспекте (Новый год)» и «Влюбленная старуха (В кабинете ресторана)». Они снова показывают Сурикова, будущего автора трагических полотен, с неожиданной стороны карикатуриста. На первой акварели две дамы щебечут с кавалером, одетым в солидную доху. Вполоборота он слушает их, одна из дам уставилась в него вожделеющим взором, а вторая, судя по всему, непринужденно их сводит. Легкость кисти сообщает акварели веселость, как и второй, будто написанной с натурного наброска. На ней полный, румяный, усатый и томный юноша, лакей или официант, разнеженный вином, отдается ласке носатой старушенции, прижавшей его к углу дивана. Факт соблазнения подтверждает купюра в руке парня.

Из письма родным:

«Петербург, 5 марта 1874 года.

Здравствуйте, милые мама и Саша!

Я здоров, дела по искусству очень хорошо идут. В субботу, на нынешней неделе буду работать на золотую медаль. Вчера на экзамене получил премию во 100 рублей за эскиз «Пир Валтасара». Профессора остались очень довольны им».

Мнение этих профессоров, к сожалению, не сохранилось в письменном виде, но процитируем профессора советского — В. С. Кеменова: ««Пир Валтасара» является наибольшей удачей, достигнутой Суриковым в области академической композиции… Живописное решение отличается эффектностью и силой темперамента; нет и следов замученности или холодной рассудочности. Клубки переплетающихся тел, разноцветные одежды, драгоценные металлы, камни, ковры и разноцветный мрамор, перья, ленты, цветы, фрукты и т. д., все это сочетание красок, линий и пластических форм, взаимно связанное и сгармонированное, образует красивое зрелище».

Журнал «Всемирная иллюстрация» (1874. № 307) по итогам года напечатает графическое воспроизведение «Пира» и назовет молодого художника «героем нынешнего академического года в смысле научной и практической подготовки для могучего самостоятельного творчества… Немного таких страниц видели академические выставки».

Александр Бенуа, главный авторитет эстетической мысли своего времени, в «Истории русской живописи XIX века», вышедшей в 1901 году, уделит суриковскому студенческому эскизу немало темпераментных строк:

«Значение Сурикова как живописца, как художника также очень велико, так как он рядом с Репиным еще в 80-х годах выступил против запуганного раболепства перед школой. То, что сделали во Франции импрессионисты с Дега и Моне во главе — уничтожение академических тисков, то же самое сделали у нас Репин, отчасти Куинджи и главным образом Суриков. Его лихорадочно, страстно, грубо и грязно, но сплошь вдохновенно написанные картины, хотя и пугали нашу привыкшую к благоприличию публику, зато действовали на художников бодрящим, зажигающим образом. Мне помнится, в академическом «композиционном» классе висел среди всякой невозможной скуки и мертвечины венигов, солнцевых, Плешановых один эскиз Сурикова — «Падение Вавилона». Это юношеское произведение Сурикова, правда, сильно смахивает на французские исторические «машины», но от него все же получается приятное впечатление, до того бойко и весело оно написано, до того непринужденно, бесцеремонно, поистине «художественно» оно задумано. Среди чопорного молчания этой залы пестрые, весело набросанные краски эскиза Сурикова звучали как здоровый, приятный, бодрящий смех. Академические юноши, толпившиеся здесь перед вечерними классами и с завистью изучавшие штриховку Венига, округлые фигуры и фееричный свет Семирадского, искренно любовались и наслаждались одним Суриковым, впрочем, для проформы констатируя дурной рисунок и небрежность мазни этого эскиза. Так же точно знаменитые картины Сурикова, появляясь среди нудно выписанных, аккуратных передвижнических картин, казались дерзкими, буйными, прямо неприличными, но зато до какой степени более художественными, жизненными, нежели все остальное!»

После «Пира Валтасара» Суриков работает над эскизами «Клеопатра», затем — «Убийство Юлия Цезаря». Он еще очень далек от тех вещей, что принесут ему всероссийскую славу. Рассчитывая стать пенсионером Академии, отправиться за границу, получив большую золотую медаль, Василий Суриков углубляется в средиземноморскую древность.

«Убийство Юлия Цезаря» представляется еще одним шагом вперед. Этот карандашный эскиз, подсвеченный акварелью, рисует большую толпу людей, сильных, уверенных, монументальных по способу изображения. Избранный драматический момент, сюжет, — это лейтмотив. Он захватывает, ведет. А композиционный ритм возвращает сюжет к устойчивости. Римляне словно позируют для истории. Да, так это было, уверенно говорит художник, для чего воспроизводит убранство и архитектуру, прически и одежды с научной достоверностью.