Читать книгу "Затаив дыхание - Дин Кунц"

Выслушал сообщение автоответчика: «Вы позвонили в резиденцию Вулси. Сейчас никто не может ответить на ваш звонок, но, пожалуйста, оставьте сообщение, и мы вам перезвоним».

Он бы мог прослушать оставленные сообщения, но слишком устал. Отложил это занятие на завтра.

Нового сообщения он не оставил. В доме не было никого, кто мог бы его получить.

Он позвонил лишь для того, чтобы услышать свою жену, Эстель, которая записала это послание на автоответчик. Она уже три года как умерла от аневризмы, но Ламар так и не изменил запись.

Когда он выключил лампу на прикроватном столике, голос остался звучать в памяти. Закрыв глаза, он увидел ее. Погружаясь в сон, надеялся, что она ему приснится.

Кошмар с Эстель ему присниться не мог. Ее присутствие гарантировало радостный, умиротворенный сон.

Глава 22

Войдя на кухню, Грейди шепнул несколько успокаивающих слов разнервничавшемуся волкодаву. Стоя у стеклянной двери, вглядываясь в темноту, Мерлин перестал лаять, но принялся повизгивать, словно видел других собак, играющих во дворе, и ему не терпелось присоединиться к ним.

Грейди наклонился через стол, вглядываясь в окно, около которого он недавно нес вахту. Его глаза уже настолько привыкли к темноте, что он сразу увидел этих двух существ.

Одно сидело, как могла бы сидеть собака, на том самом стуле, который занимал Грейди ближе к вечеру, когда Мерлин бродил по двору, определяясь с запахами. Второе устроилось на столе, где раньше лежали три справочника по фауне здешних гор.

Поскольку оба сидели спинами к дому, их глаза Грейди увидеть не мог. Эти невероятные, необъяснимые глаза.

Тот луг был не просто местом. Тот луг был моментом. Центром вращения и рычагом, изменившими его жизнь, и не просто его жизнь, гораздо большее, чем его жизнь, возможно, всё.

Он подумал о своей матери, которая после смерти его отца сидела у такого же окна, окна, через которое она видела свое прошлое и свое будущее.

И эта ночь стала ночью окон, наверху и внизу, на севере, востоке, юге и западе, окон в прошлое, настоящее и будущее. Он подошел к двери, у которой ждал Мерлин, но и дверь эта, с девятью стеклянными панелями сверху донизу, по существу, тоже была окном.

На крыльце животные продолжали смотреть в сторону двора, ночи, гор и луны.

Они не могли не знать о присутствии Грейди, хотя бы потому, что Мерлин перестал лаять и теперь нетерпеливо повизгивал. И, однако, на него они не смотрели.

Грейди включил свет на кухне и на заднем крыльце.

Рядом с ним Мерлин уже не повизгивал, лишь учащенно дышал. Волкодав не выказывал ни страха, ни агрессивности. Его хвост постукивал, постукивал, постукивал по полу.

Грейди замялся, взявшись за ручку двери.

Подумал о мерцающем свете, который увидел, когда приближался к лугу.

Задался вопросом, кто ранее зажигал свет в его мастерской, а потом в гараже. Кто открывал двери в мастерской? Кто поднимал гаражные ворота?

Держась одной рукой за ручку двери, он постучал костяшками пальцев другой по стеклянной панели.

Загадочные животные неподвижно сидели на стуле и на столе, отказываясь поворачивать голову и смотреть на него.

Грейди подумал о Марке Пиппе, который прозвал его Игуаной и умер насильственной смертью, убитый сенатором. Он не знал, почему подумал о Марке теперь, в этот знаменательный миг, но, с другой стороны, он так часто думал о нем в последние десять лет.

Вновь он поднес костяшки пальцев к стеклу, но не постучал. Хотел увидеть их глаза, очень хотел увидеть их, но не постучал.

Глубоко вдохнул.

Открыл дверь девяти окон и переступил порог.

Животные повернулись, чтобы посмотреть на него и внезапно ставшего таким застенчивым пса.

Глава 23

Стоя у двери, ручку которой подпирал стул, Генри ждал, что ручка повернется вновь, но этого не происходило.

Тонкие двери стенного шкафа и ванной не служили препятствием для дроби. И тому, кто находился по их другую сторону, досталось бы по полной программе.

А вот дверь в подвал сработали из дуба, и заряд даже крупной дроби мог ее не пробить. Более того, некоторые дробины могли отрикошетить, и Генри не стал рисковать.

Тот, кто стоял на верхней лестничной площадке, должно быть, прислушивался, как прислушивался Генри. Минуту или больше ни один из них не шевелился, не давая второму повода что-либо услышать.

Посредственное вино оставило неприятный привкус во рту. Теперь к привкусу прибавилась горечь. И губы пересохли. Генри это почувствовал, проведя по ним сухим языком.

Наконец, стоя за дверью, мучитель прошептал хриплым шепотом:

— Генри?

Низкий, грубый, голос этот мог принадлежать кому угодно. Не поддавался идентификации.

— Генри, Генри, Генри, Генри…

Имя мучитель произносил нечетко, из-за дефекта речи или повреждения рта.

Среди знакомых Генри человека, который так говорил, не было. За дверью стоял незнакомец. Полнейший незнакомец.

Поскольку его противник мог быть хорошо вооружен, Генри не ответил, не шевельнулся — любой звук мог выдать его точное местонахождение.

Среди оружия, которое он привез в «Лендровере», был и «Городской снайпер» — помповое ружье, стреляющее такими мощными патронами, что пуля могла остановить атакующего быка. Если и мучитель вооружился «Снайпером», дубовая дверь не могла служить надежным прикрытием.

С другой стороны двери донеслось шарканье: незваный гость поворачивался на верхней лестничной площадке. Потом тяжелые шаги спустились в подвал, растворились, превращаясь в тишину.

Генри тихонько вернулся к столу. Положил на него помповик, но остался на ногах. Хотя вино оставляло желать лучшего, он допил содержимое стакана и наполнил его вновь.

Ожидал услышать снизу какие-то звуки, но в подвале царила тишина.

Если мучитель видел, как Генри заносил в дом два чемодана, если он знал, что могло быть в этих чемоданах, тогда, скорее всего, он их уже нашел.

Генри ждал скрипа петель двери, которая открывалась на другую лестницу, дребезжания сетчатой дверцы, выводившей с лестницы на лужайку. Ничего такого он не услышал.

Через какое-то время сел.

Если мучитель бесшумно отбыл с двумя миллионами долларов, это было бы ударом, но не катастрофой. Генри привез с собой пять миллионов в бриллиантах, еще десять — облигациями на предъявителя. В сейфовых ячейках американских и зарубежных банков у него лежало множество золотых и коллекционных монет, которые стоили намного больше драгоценного металла, пошедшего на их изготовление.