Читать книгу "Что такое Аргентина, или Логика абсурда - Оксана Чернявская"

Наступали выходные, и, по словам Карлоса, обменять доллары в городе было уже невозможно. Было обидно, что вместо ласки, которую я, конечно, ожидала после пылких электронных посланий со словами «скучаю», «жду» и всеми прочими, полагающимися в этих случаях, меня, уставшую и наполовину оглохшую после длинного перелета, в чем-то начинают упрекать. Похоже, не так-то сильно меня тут и ждали, не говоря уже о том, чтобы «скучать».

Роза и Анна-Мария, две знакомые по Портленду женщины, с которыми я ходила на уроки танго, слушали нашу перебранку из-за неразмененных мною долларов почти испуганно, не принимая ничью сторону. Клэр, пожилая дама с сильной тангозависимостью, невзирая на пенсионный возраст, смотрела на меня сочувственно, но не решалась заступиться перед зарвавшимся маэстро.

Карлос больше походил на армейского сержанта, чем на султана: он командовал отрывистым грубым голосом с хрипотцой горца и сильным акцентом испано-говорящего иммигранта. Впрочем, про акцент я уже говорила выше. Он прожил в США почти 20 лет, выучил английский, уже приехав в страну, освоил бухгалтерское дело и нашел работу по специальности в небольшой строительной компании. Для своей старенькой малограмотной мамы он олицетворял воплощение американской мечты. Мама жила в Сан-Хосе, куда он время от времени ездил ее навещать, привозя и представляя своих «невест» – пышногрудых американских блондинок, с которыми по разным причинам его дорога к матримониальным отношениям заканчивалась раньше, чем мама начинала правильно произносить их имена и фамилии, рассказывая о будущей невестке соседкам. И хоть я не совсем американка и уж точно не пышногрудая, у меня с ним тоже сложились нематримониальные отношения. Правда, до Сан-Хосе я так и не доехала, но активно восполняла свою неуклюжесть на танцполе сноровкой в спальне.

Сдерживая нахлынувшие слезы, чтобы не разрыдаться тут же перед всеми, я как можно более спокойно, как мне показалось, сказала «Fuck YOU!», к ужасу и изумлению участниц этой сцены, и получила идентичное послание от Карлоса в ответ.

– Я… – В этот драматический момент я обвела всех глазами и выдержала театральную паузу. – Я прекрасно обойдусь как без тебя, так и без аргентинских песо в эти выходные. Вот увидишь! – И захлопнула за собой дверь выделенной мне комнаты.

Посидела на кровати; думала, Карлос сейчас придет извиняться. Но нет, никто мне в дверь не постучал.

Залезла в огромную ванну на львиных лапах и, глотая слезы пополам с ручьями новой по вкусу воды, приняла успокоительный душ. Стало немного легче. После душа, не разобрав вещи, не отдохнув, наскоро переоделась в летнее, вышла из комнаты, молча прошла по коридору и от души громыхнула входной дверью, подчеркнув этим звучным аккордом свою полную независимость от Карлоса и всей этой послушной ему портлендской бригады учениц-поклонниц-любовниц. В самом деле, зачем они мне здесь? Я же приехала покорять Буэнос-Айрес, а не кучковаться со своими. А Карлос… ну конечно, он пожалеет.

С этими вдохновляющими мыслями я ступила на раскаленную улицу незнакомого города без малейшего понятия, куда пойду. А также без какой-либо карты и без знания местного языка. Ну да… я ведь ехала к Карлосу, полагаясь во всем на него.

Глава 3. День первый

Боже, как же здорово шагать по этому странному, незнакомому городу и каждым шагом выдавливать из него еще больше солнечных брызг, которые рассыпаются повсюду, отсвечивая в улыбках красивых людей и витринах магазинов. Синее небо, не замутненное ни облачком, приятно гармонирует с верхушками куполов соборов, желтым диском солнца и моими только что купленными сандалиями. В этом сезоне в Буэнос-Айресе в моде синий цвет: витрины с синими сумками, обувью и летней одеждой зазывают распродажами и ценами до неприличия низкими – не купить невозможно. Трудно поверить, бредя по раскаленным 30-градусной жарой улицам, что лето заканчивается, и всю эту замечательную кожаную синь надо распродать – а по мне, так просто раздарить – до наступления зимы. И хотя мне объяснили, что жара стоит необычная для марта, когда здесь начинается осень, поверить во все это сложно. Поэтому я верила только своим ощущениям: жарко, радостно и красиво. Ощущение полной эйфории от неведомого, ни на что не похожего из прежде увиденного и пережитого. Наплевать, что я никого не знаю в этом городе, что Карлос, к которому я приехала, легкомысленно положившись как на нашу близость, так и на его близкие отношения со столицей Аргентины, куда он на протяжении многих лет привозит группы танго-туристов и знает все и всех, встретил меня рассерженным зудением и был послан с ходу, с перелета, с недосыпа.

Я бродила по Буэнос-Айресу, упиваясь впечатлениями и впитывая в себя запахи новой для меня жизни. Не хотелось думать ни о Карлосе, ни о нашей с ним ссоре, в результате которой я оказалась совсем одна в незнакомом, но таком прекрасном городе. Я гнала мысль и о том, что через две недели придет конец этой расчудесной жизни, с ее уникальным букетом ароматов, которые подобно экзотической сигаре превратятся в дым воспоминаний о моих еще не прожитых приключениях, как только я окажусь в самолете, уносящим меня из нее. И потом этот дым будет развеян бризом следующих событий, как неизбежная череда перемен в жизни. Я еще не знала тогда, что эти две недели растянутся так надолго.

Перед входом в метро возникли проблемы практического характера, которые хоть и не уменьшили мою эйфорию от Буэнос-Айреса, но заставили задуматься. Карты у меня нет, испанского языка я не знаю, графика всех мероприятий у меня тоже нет… Мне как-то в голову не пришло спросить у Карлоса и его одалисок, которые не заступились за меня, уставшую после перелета и отчитанную, как двоечницу, за невыполненное задание. Снова кольнула обида, но я ее прогнала и смело нырнула в темноватую пасть подземки, даже отдаленно не напоминающую светлые, роскошные дворцы московского метро. Там, внизу, казалось, что Буэнос-Айрес состоит из танго и футбола. Огромные телевизионные экраны без звука транслировали футбольный матч, а по станциям плыла в плохой акустике, среди шума поездов, музыка танго-вальса.

Изучив карту метро, я поняла, что здесь все просто. Линий всего четыре, и запутаться в них невозможно. Смутно припоминая название района, где, как я слышала, находится самая старая в столице традиционная милонга[2], я решительно шагнула в поезд и начала разглядывать пассажиров. Большинство из них напоминали людей из старых фильмов. Женщины были в туфлях и юбках, что редко увидишь в США, разве что в церкви, да и то не всегда. Мужчины – в ботинках. Похоже, аргентинцы все еще верили в то, что кроссовки служат исключительно спортивным занятиям. Итальянские корни, которые, как я знала из прочитанного еще дома путеводителя, имелись у 60 процентов населения, смешанные с испанскими, немецкими, скандинавскими, делали обозрение попутчиков приятным для моих глаз, так уставших от созерцания провинциальных жителей Северной Америки, вскормленных на кукурузе и макдоналдсовских гамбургерах. От русских пассажиров аргентинцев отличало полное отсутствие запаха пота, несмотря на жару и отсутствие кондиционера. Я вспомнила «русский дух» московского метро, вдыхая который всегда вспоминала строки Пушкина, отложившиеся со школьных лет как в памяти, так и в обонянии. Латинский культ тела, принятие душа по три раза в день и выливание на себя всех типов парфюмерных средств представителями обоих полов отличают жителей аргентинской столицы не только от русских, но и от европейцев и одолеваемых всевозможными аллергиями американцев. Даже парочка маляров, явно ехавших со стройки, в майках без рукавов и запачканных краской джинсах, благоухали последним парфюмом от Каролины Эрреры, а не привычным перегаром вперемешку с потом.