Читать книгу "Седьмая печать - Сергей Зайцев"

Несмотря на всю очевидность состава преступления, террористка Вера Засулич была судом присяжных полностью оправдана и немедленно выпущена из-под стражи.

Подполковник

ак только эта карета, запряжённая парой лошадей, съехала с моста и неспешно покатила по набережной канала налево, из полутёмной арки появился молодой человек в сером сюртуке и в шляпе с широкими полями. В одной руке он держал стопку книг, перевязанную бечёвкой, в другой — модную тросточку. Он огляделся по сторонам и двинулся навстречу карете. Едва карета приблизилась, молодой человек выбежал на проезжую часть улицы и, размахнувшись, бросил стопку книг под колёса. Бросок был рассчитан точно. Но лошади, испугавшись внезапного появления этого человека перед ними, испугавшись его резкого движения, отпрянули, чуть не вскинулись на дыбы и попятились. Стопка книг оказалась у них под копытами.

Тут и взорвалось... С иных прохожих сорвало шапки. В ближайшей к месту происшествия лавке — лавке мануфактурных товаров — осыпались стёкла витрины. Посыпались осколки стёкол и с ближайшего газового фонаря. Несколько камней, вырванных из мостовой, с глухим стуком ударили в стену здания.

Вся сила взрыва пришлась на бедных животных. Кровью залило мостовую и гранитные плиты набережной, кровью заляпало весь передок кареты и кучера. Задние ноги у лошадей были изломаны; торчали наружу розовые мослы и кровоточащие обрывки мышц. Смертельно раненые лошади вращали налитыми кровью глазами, хрипели и в горячке пытались подняться — скребли передними копытами по мостовой.

Ни солдаты охраны на запятках, ни жандармский подполковник, сидевший в карете, не пострадали. Даже кучер, оказавшийся близко к центру взрыва, отделался только испугом. Он, забрызганный кровью, потрясённо взирал с козлов на умирающих лошадей, на переломленное дымящееся дышло и всё ещё держал в руках оборванные взрывом вожжи.

Хрипели лошади, кричали люди, свистели в свистки подбегающие от домов дворники.

Молодой человек метнулся обратно в арку, и больше его никто из свидетелей происшествия не видел.

Он бежал несколько минут проходными дворами, потом перешёл на шаг, отдышался. Надвинул шляпу на самые брови, бросил в какие-то кустики трость и вышел на соседнюю улицу.

Здесь уже было волнение: многие слышали взрыв, но не были уверены, в какой стороне взорвалось; собирались на тротуарах группками, показывали в одну сторону, в другую; лавочники повыходили из лавок и соглашались с предположением, что опять бомбисты на кого-то покушались, не иначе кого-то убили — такой сильный был взрыв, что даже стёкла задребезжали. Конный полицейский проскакал по улице и свернул за угол — к мосту через канал.

Молодой человек, избегая вступать в разговоры с прохожими и лавочниками, двинулся в сквер, что был неподалёку, укрылся за деревьями и лишь тогда почувствовал себя в относительной безопасности; в минуту пересёк сквер и направился быстрым шагом к какому-то проулку. Велика была досада: лошади попятились. Следовало такое предвидеть. Да разве всё предусмотришь?.. Он с досады стукнул себе кулаком по бедру и тихо выругался.

В спину ему трижды прокричал ворон. Быстро оглянувшись, молодой человек зябко повёл плечами и ещё ускорил шаг...

Генерал

начала покуситель планировал отрубить генералу Мезенцеву, прославившемуся ещё во время Севастопольской кампании, а ныне шефу жандармов, голову — отрубить одним внезапным, мощным ударом. И уже была заказана для этого особая сабля — широкая и короткая; широкая, чтобы была потяжелее, короткая, чтобы её легко можно было спрятать под одеждой. Силы для того покусителю было не занимать, и друзья его не сомневались — голову генералу он срубить одним ударом сумеет. Однако, посовещавшись, они решили, что такое убийство выглядело бы в глазах обывателей чересчур жестоким; убийство таким варварским способом (как будто не любое убийство варварское) более свойственно для какого-нибудь восточного сатрапа; правильнее будет убить генерала как-то попроще, дабы не смущать общественное мнение и не отвращать излишней жестокостью публику ни от борцов за идею истинной свободы и процветания народа, ни от самой идеи — не бросить на неё тень. И дали покусителю обычный кинжал...

Тихим и ясным летним утром генерал вышел на прогулку. Он по давно заведённому обычаю совершал такую прогулку ежедневно перед завтраком: шёл по Итальянской улице, затем Невским проспектом, посещал часовню у Гостиного Двора, после чего Михайловской улицей выходил на Михайловскую площадь, далее шествовал по Большой Итальянской... Как правило, с ним гулял кто-нибудь из друзей. В этот день его сопровождал давнишний приятель — отставной подполковник Макаров. Они помолились в часовне, потом прогуливались неспешным шагом по Михайловской площади. Мезенцев и не думал об опасности, он, боевой офицер, с молодых лет опасность презирал. Он пребывал в полной уверенности, что уж ему-то — шефу жандармов — нечего опасаться каких-то социалистов, прячущихся по углам и подкидывающих бомбы из подворотен; да и не пристало генералу прятаться, когда даже государь не прятался от народа и появлялся в общественных местах с охраной только в военное время.

Навстречу Мезенцеву и Макарову вышли двое молодых людей, которые оживлённо о чём-то говорили и на генерала с подполковником как будто не обращали никакого внимания; ровно никакого; они о литературе, кажется, спорили, отдельные фразы произносили громче других. В руках у одного из молодых людей был продолговатый бумажный пакет. Генералу и в голову не могло прийти, что в пакете этом спрятан кинжал, приготовленный по его душу...

Поравнявшись с генералом и подполковником, молодые люди замолчали, а один из них внезапно остановился:

«Вы генерал-адъютант Мезенцев?..»

Не дожидаясь ответа, он всадил Мезенцеву в живот кинжал — по самую рукоять всадил. Да ещё, глядя в глаза генералу, повернул кинжал у него во внутренностях, причиняя этим невыносимые страдания.

Сделав своё чёрное дело, оба преступника вскочили в пролётку, которая их тут же поджидала. Подполковник Макаров, опешивший в первую минуту, пришёл в себя и пытался задержать убийц; он, боевой офицер, в порыве негодования бросился за ними, схватил кого-то за рукав, но в него второпях выстрелили. Промахнулись или хотели только испугать. Макаров выпустил рукав. Спустя мгновение от пролётки след простыл.

Генерал Мезенцев нашёл в себе силы оставаться на ногах. Мертвенно-бледный, он зажимал руками кровоточащую рану. Сопровождаемый подполковником и какими-то людьми, выбежавшими из трактира, из магазинов, он дошёл до угла Малой Садовой. Здесь его посадили на извозчика и отвезли домой.

Вызванные врачи серьёзной помощи оказать не сумели, и вскоре Мезенцев умер у себя дома от большой потери крови и от сильнейшей боли[4].