Читать книгу "Крушение - Джонатан Келлерман"

– Феликс, я понимаю, что ты волнуешься. И тебе страшно.

– Я…

– Но я знаю, что она жива. Я видел. А теперь, Феликс, надо, чтобы ты мне помог – с Винсентом. Окей?

Лео отпускает обе руки, которые, кажется, все поняли – они больше не обхватывают плечи, не машут.

– Окей.

Братья вместе идут к закрытой двери.

– Винсент?

Младший не отвечает. Лео осторожно поворачивает ручку. Заперто. Он заглядывает в замочную скважину. Ничего не видно – ключ мешает.

– Винсент, открой.

Оба прислушиваются под дверью, слышат, как Винсент сопит в запертой комнате.

– Сумка.

– Я тоже ее видел. В ванной, на полу. Лео, а вдруг он поранился, вдруг…

– Я разберусь.

Лео уже идет. Куда-то. По коридору, на лестничную площадку.

– Ты куда?

– Водосточная труба.

Феликсу не улыбается остаться одному. Он смотрит на запертую дверь Винсентовой комнаты, на деревянную поверхность, в низу которой стерлась краска, и на неподвижную дверную ручку, словно желая поднять ее взглядом. Он понимает, что задумал Лео. Знает, что тот сбежит по ступенькам и бросится во двор, на зады многоквартирного дома. Именно так они залезают на балкон, когда забывают ключи. Но теперь это не поможет, ведь заперта дверь Винсента. Лео полезет по другой трубе – той, что тянется к небу между маминой спальней и комнатой Винсента, возле окна, которое Винсент не любит закрывать. Этот путь гораздо сложнее. Вдоль балкона тянутся железные перила, за которые можно ухватиться, чтобы перебраться на балкон, а у окна Винсента только узкий отлив, опасно скользкий, его краем легко порезать пальцы. Лео придется одной рукой держаться за трубу, второй – за отлив. А потом рывком перебросить себя через подоконник. Это нелегко. И вдобавок… на улице вроде дождик? Тогда труба окажется скользкой, как мокрые бурые листья осенью. Феликс и сам не знает, чего боится больше. Что Лео полезет по трубе и свалится – или что Винсент поранился за запертой дверью.

Феликс пинает дверь и тут же жалеет об этом – вдруг он напугал Винсента.

Надо просто смотреть на дверную ручку. И все. Уставиться и не сводить глаз. Считать секунды. Потом она повернется, в проеме покажется Лео, и он войдет.

Двести сорок восемь секунд.

Потом ручка и правда подается, дверь открывается.

Он никогда не видел ничего подобного.

Нигде.

Винсент лежит на кровати, и Феликс не знает, можно ли его коснуться. Не касается. Вместо этого он ищет взгляда Лео.

– Что… В смысле – Винсент… Зачем он забинтовался?

По полу, среди машинок и солдатиков, раскиданы бумажные упаковки из-под бинтов из маминой медицинской сумки. Винсент вкривь и вкось обмотан белоснежными бинтами. Все тело замотано. От лодыжек до живота, до плеч, до горла, до лица. По-детски, кое-как – между слоями бинта видны трусы, футболка и голая кожа, нарочно оставлено отверстие для рта, сетчатые края увлажнились от дыхания.

– Кровь там… Черт, Лео… она же… мамина? Или как?

– Да.

– Только мамина? Клянешься?

– Только мамина.

Лео опускается на корточки перед постелью Винсента и берется за край бинта, свисающий с запястья.

– Мы здесь, Винсент, с тобой. А папа далеко.

Одна рука – на повисшем конце бинта, другая – на забинтованной щеке Винсента.

– Так что, думаю, можно размотать эту фигню.

Он не успевает размотать даже первый слой. Винсент изо всех силенок вырывает бинт из рук брата, и крик его приглушен, как бывает, когда кричишь в подушку.

Феликс все еще стоит на пороге, не понимая хорошенько, что же он видит. В дверь звонят. Еще раз. По ту сторону глазка ждет женщина, о которой говорил полицейский. Тетка из социальной службы. Он точно, точно знает, что будет. И кидается обратно, к старшему брату.

– Лео, если она увидит этого, мелкую мумию, все полетит к черту.

– Тогда займись им. И говори потише. Я открою, а ты посиди с Винсентом.

Винсент уже успел сесть в кровати, схватить красный фломастер и наставить красных точек на забинтованной левой руке. Феликс слышит, как Лео открывает дверь, как соцтетка входит, как скрежетнула вешалка – тетка сняла пальто, и шепчет Винсенту, который как раз приступил к изображению особо крупной точки посреди живота:

– Ты должен лечь. Слышишь? Притворись, что спишь.

– Я не устал. И вы не спите.

– Эта, в коридоре, Винсент, слышишь ее, а? Она не должна тебя увидеть.

– Кто?

– Неважно. Но если она тебя увидит… со всем вот… увидит тебя такого замотанного, она уведет тебя с собой, понимаешь?

Расправить простыню, отогнуть одеяло.

– Да ложись ты, дурак!

Перевернуть подушку, чтобы скрыть пятна от пота. Может, тогда Винсент ляжет.

– Она уже идет!

Винсент ложится. Он сдался, скрючился, и Феликс почти полностью накрывает его, одеяла хватает, чтобы спрятать забинтованную голову.

– А теперь дыши, как когда спишь. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Медленно.

Он выскакивает из комнаты, встречает в прихожей Лео и соцтетку; здороваются, она улыбается.

– А младший? Где он?

– Спит. Весь залез под одеяло. Так классно.

Они дают соцтетке заглянуть в комнату, и она видит то, что должна увидеть: ребенок крепко спит, будить не надо. Ну и хорошо, говорит тетка, глянув на Феликса, после чего объявляет, что хочет побеседовать с Лео с глазу на глаз.

– Только скажите сначала, как там мама.

– Феликс? Ты Феликс, да?

– Да. Как, блин, она себя чувствует?

– Ей больно, Феликс. Но она в больнице, а там знают, как позаботиться о людях в таком состоянии.

Оставшись с Лео – Феликс сидит на диване и смотрит телевизор, – тетка приступает к объяснению.

– Я навестила вашу маму. В палате. Врачи каждый час проверяют, как она, ей придется задержаться в больнице на пару дней.

Тетка кладет руку ему на плечо; Лео дергает плечом, рука соскальзывает.

– Твоя мама хочет, чтобы вы оставались здесь. Но так нельзя. Верно? Нельзя, чтобы вы жили одни.

Лео не кивает, не качает отрицательно головой. Он слышал слова тетки, но не собирается уходить из квартиры. Не сейчас. Винсент. Что делать-то с этой мумией? Если они попытаются снять бинты насильно, он поднимет рев. Лучше ни хрена не станет.

– Феликсу одиннадцать. А Винсенту семь. Понимаешь, о чем я?

Понимаю. И помню, что сказал папа.