Читать книгу "Искушение Тьюринга - Давид Лагеркранц"

По телефону горничная говорила о белой пене вокруг рта покойного и ядовитом запахе в доме. Еще несколько лет назад этого было бы более чем достаточно, чтобы пробудить Корелла к жизни. Теперь же он со скучающим видом мерил шагами Эдлингтон-роуд, старательно обходя мутные лужи. Дорогу обрамляли заросли кустарника, за которыми тянулись поля, пересеченные железнодорожными путями. Был вторник, 8 июня 1954 года.

Корелл вглядывался в щитки на домах. Прочитав на одном из них «Холлимид», шагнул с дороги влево и оказался возле огромной ивы, растрепанной и старой, как видавшая виды метла. Здесь он остановился и без всякой необходимости подтянул шнурки на ботинках.

От ворот тянулась мощенная плиткой дорожка, внезапно обрывавшаяся посредине двора. У левой из двух ведущих в дом дверей стояла пожилая женщина.

– Вы горничная? – обратился к ней полицейский.

Старушка кивнула, подняв на него усталые бесцветные глаза.

Еще несколько лет назад Корелл похлопал бы ее по плечу, сказал бы что-нибудь ободряющее. Теперь же только озлобленно скуксился, переступая следом за старушкой порог дома.

Молодой человек не чувствовал ни азарта, ни любопытства, ни вообще какого-либо желания вникать в это дело. Ничего, кроме раздражения и опустошенности.

Покойника он почувствовал уже в прихожей. Не запах даже, но некое сгущение в воздухе, заставившее молодого полицейского прикрыть глаза. В комнате его вдруг одолели совершенно не подобающие обстоятельствам мысли сексуального характера. Корелл открыл глаза, но странные фантазии продолжали витать в воздухе, делая происходящее похожим на сон. Они развеялись сразу, как только в поле зрения полицейского попала узкая, почти детская кровать с лежавшим на спине мертвым мужчиной.

Покойник был темноволос, на вид лет тридцати. В уголках его рта проступила белая пена, которая засох-ла на щеках, оставив похожие на пудру разводы. Глубоко посаженные под выступающим лбом глаза оставались полуоткрыты. Выражение лица вряд ли можно было назвать умиротворенным. В нем чувствовалось отчаяние.

Кореллу стало не по себе. Он и сам удивился, что не смог сохранить обычное для него в таких ситуациях хладнокровие. Ведь представшее его глазам зрелище едва ли можно было назвать кошмарным. Поэтому молодой человек не мог взять в толк, что именно явилось причиной его душевного дискомфорта. Может, спертый воздух или витавший в комнате запах горького миндаля?

Корелл оглянулся на окно, выходившее в сад. Он попробовал снова вызвать в воображении недавние сексуальные фантазии, но ничего не получилось. Вместо этого его взгляд упал на половинку яблока на ночном столике возле кровати, и Корелл вдруг подумал о том, что терпеть не может фрукты.

Сама по себе эта мысль показалась ему более чем странной. Он никогда ничего не имел против яблок. Да и кто может что-либо иметь против них?

Корелл достал блокнот из нагрудного кармана куртки.

«Положение тела близко к нормальному», – отметил он в блокноте и задумался. Формулировка показалась полицейскому недостаточно изящной, хотя вполне годилась для протокола. «Если не смотреть на лицо, можно подумать, что он спит…» Корелл набросал еще несколько строчек, которыми тоже остался недоволен, и только после этого приступил к осмотру трупа.

Покойный имел сухощавое, мускулистое тело с удивительно мягкой, почти женской грудью. Корелл, как ни вглядывался, не смог обнаружить ни синяка, ни царапины – ни малейшего следа физического насилия. Настораживали разве кончики пальцев покойного, выпачканные чем-то черным, да эта белая пена у рта. Полицейский принюхался – и только сейчас понял причину своего недомогания. В нос ему ударил запах горького миндаля, да так, что Корелл был вынужден срочно ретироваться в холл.

В дальнем конце коридора он заметил нечто странное. У стены с выходящим в сад крохотным окошком с потолка свисали два кабеля и стоял стол с чем-то похожим на дымяшийся котелок. Корелл приблизился, отогнав как абсурдную мысль о возможной опасности. В этом углу располагалось нечто вроде мастерской или лаборатории. Корелл увидел трансформатор с клеммами для кабелей. На столе стояли бутылки, банки, горшки и котелок. Ничто на первый взгляд не представляло угрозы. Разве этот буквально проникающий под кожу запах… Корелл склонился над котелком. На дне его бурлила отвратительная вязкая жидкость, заставившая молодого полицейского вспомнить детство и мчавшийся сквозь ночь поезд. Корелл уперся руками в стол, нагнулся и втянул в себя едкий запах, после чего тут же поспешил в соседнюю комнату и открыл окно.

Дождь все еще лил, но Корелла это больше не раздражало. Едкий запах развеялся вместе с неприятными воспоминаниями, и в доме снова повеяло покоем. В целом в его обстановке чувствовалось нечто богемное. Мебель производила впечатление дорогой, но была расставлена без какого-либо видимого порядка или плана. При этом семьи у покойного, похоже, не было. Во всяком случае, никаких следов пребывания в доме женщины или детей Корелл не заметил. На подоконнике лежала записная книжка, исписанная математическими формулами и уравнениями. Возможно, несколько лет назад помощник инспектора понял бы во всем этом больше, но теперь лишь бездумно глазел на исписанные страницы, раздражаясь по поводу небрежного почерка и многочисленных чернильных пятен и, возможно, испытывая нечто вроде зависти.

Расстроенный, он обратился к стоявшему справа от окна стеклянному шкафу. Там обнаружились винные бокалы, серебряный столовый прибор, маленькая фарфоровая птичка и бутылочка все с тем же вязким черным содержимым. Сосуд был помечен этикеткой: «Цианистый калий».

«Вот то, что мне нужно!» – воскликнул про себя Корелл и поспешил в комнату, где лежало яблоко. Поднес его к носу – плод источал тот же запах, что и содержимое котелка и бутылочки.

– Мисс, эй, где вы там? – позвал Корелл.

Далеко не сразу в ответ послышались тяжелые шаги. Горничная переступила через порог и уставилась на полицейского, вопросительно поджав губы.

– Как, вы сказали, звали хозяина дома?

– Доктор Алан Тьюринг.

Корелл чиркнул пару строк в блокноте, отметив про себя, что имя показалось ему знакомым. Во всяком случае, вызывало смутные воспоминания, как и многое в этом доме.

– И он ничего после себя не оставил?

– Что вы имеете в виду?

– Ну… письмо или записку, где что-нибудь объяснялось бы?

– Вы полагаете, он должен был…

– Я всего лишь задал вопрос, – строго оборвал женщину Корелл. И, заметив ее испуг, продолжил как мог мягче: – Вы хорошо его знали?

– Да или… нет… Доктор Тьюринг всегда был добр ко мне.

– Он болел?

– Да… сенная лихорадка. Обычно он мучился ею по весне.

– Вы знали, что он работает с ядами?

– Нет, нет… Боже сохрани… Но мистер Тьюринг занимался научными исследованиями… Разве это непременно должно означать…

– Все зависит от того, что за исследования.