Читать книгу "Плохая хорошая жена - Вера Колочкова"

Он и в самом деле уснул бы крепко и надолго, если б не этот телефонный звонок. Словно ножом прорезывая тончайшую грань между легкой, до сих пор сопротивляющейся коварному солнцу дремой и основательным уже сном, он прозвучал будто откуда-то издалека и долго, главное, так надрывался — абсолютно нагло и настырно. Ну не хочет он отвечать, лень ему… Отстаньте… Пусть Вероника ответит, что ли… Там же, на кухне, есть параллельная трубка…

Он все-таки заснул. Коротко, но будто провалился куда. А через пять минут, вздрогнув, проснулся вдруг, словно кто-то неведомый подошел сзади и подпихнул его кулаком в бок. И вмиг приплыла в голову непонятно откуда взявшаяся тревога, будто он должен, непременно должен был что-то такое сделать… Что же… Что же… А! Телефон только что звонил! Наверное, надо все-таки взять трубку и ответить…

Он и взял эту трубку. Потом долго еще вслушивался в незнакомый мужской голос на том конце провода и никак не мог понять, о чем таком несусветном он бормочет так ласково ему в самое ухо и почему его жена, его Вероника, вдруг так незнакомо, так отчаянно-волнующе, на одной только вибрирующей ноте выговаривает в ответ этому голосу какие-то слова, и до не проснувшегося еще сознания все почему-то не доходило, что слова ее направлены навстречу именно ему, этому ласковому мужскому голосу. А потом наконец дошло. Только странно как-то дошло, потому что подумалось вдруг — зачем он взял в руки эту распроклятую трубку…

— Господи, да ну придумай чего-нибудь, Вероничка! У тебя что, фантазия совсем не работает? Или твой муж из этих, из суперревнивых лохушников, да? — хохотнул в трубке голос и тут же добавил почти плаксиво: — Ну Вероничка, ну солнышко… Ну, пожалуйста… Давай поедем ко мне, а? Я так соскучился…

— Стас, да хватит тебе! — так же коротко и обидно хохотнула в трубку его жена. — Соскучился он… Я, что ли, не соскучилась? Что, что я придумаю? Сегодня же воскресенье! А по воскресеньям у нас время для семейной идиллии, все идет по задуманному плану: прогулка-обед-сон…

— Ну так и тем более! И пусть себе спит после обеда! А ты будто к подружке ушла или в парикмахерскую…

— Не могу я, говорю же тебе! У нас так не принято. Давай лучше завтра…

— Да я умру до завтра! Ты что? Ты хочешь, чтоб я умер, да, Вероничка?

От Вероникиного тихого и с особым придыханием смеха будто пружина оборвалась в груди и очень больно, с силой ударила в голову. Еще плотнее прижав трубку к уху, Игорь продолжал слушать этот разговор и — странное дело — не испытывал ничего, кроме этой вот только боли, похожей скорее на горькую и незаслуженную детскую обиду. Идиллия по плану, значит… Прогулка-обед-сон… А что в этом плохого-то, в идиллии в этой? Ну, не нравится, так давно бы сказала…

— Нет, Стасик, не умирай. Чего ты, в самом деле. До завтра терпи. Завтра и увидимся, я у шефа отпрошусь пораньше. Ага?

— А хоть на полчаса ты можешь сейчас выйти, Вероника? Я, между прочим, за углом твоего дома стою. Мне даже из машины окошко твое видно.

— Нет, Стасик, не могу.

— Тогда хоть к окну подойди, я на тебя посмотрю…

Все. Дальше выносить этой обиды Игорь уже не мог. Положив трубку рядом с аппаратом, тяжело выбрался из кресла, тихо прошел на кухню. Вероника летуче обернулась к нему от кухонного окна да так и застыла с прижатой к уху трубкой, даже улыбку забыла с лица убрать, и она замерла-задержалась на нем несуразно и глупо, как нарисованная. Или приклеенная. Или пристывшая намертво. Потом, опомнившись, она медленно вытащила серебристую трубку из-под копны белокурых волос, нажала на кнопку отбоя и принялась так же несуразно и глупо постукивать ею по этой застывшей улыбке, виновато и вопрошающе глядя на мужа.

— В таких случаях, когда муж дома, наверное, на мобильник звонить полагается? Или как? Что же он у тебя такой неосторожный, Стасик твой…

— А у меня на мобильнике деньги кончились. Вчера забыла внести, — совсем уж как-то обыденно и тихо-равнодушно произнесла Вероника, продолжая постукивать себя трубкой по губам.

— Ну что ж, жаль, что кончились. Теперь вот разводиться придется… — таким же обыденным и равнодушным тоном проговорил и Игорь, поднимая голову к антресолям и уже нацеливаясь озабоченным взглядом на ручку заброшенного туда большого чемодана. Потом протянул руку и, ухватившись за эту ручку, стал с силой тащить чемодан на себя, старательно уворачиваясь от падающих сверху старых журналов. А Вероника так и стояла у окна, скрестив ноги и чуть присев маленькой и плотной, обтянутой зелеными короткими штанишками попкой на низкий подоконник, и все постукивала себя трубкой по красивым, пухлым, застывшим в дурацкой улыбке губам…

Потом Игорь долго, очень долго собирал свои вещи. Руки не поднимались вытаскивать из шкафа наглаженные рубашки, аккуратно уложенные свитера и пропахшие дорогим парфюмом пиджаки. Нелепо и обидно это было — собираться и уходить отсюда. От этого радостного воскресного солнца, от налаженной и благополучной во всех отношениях семейной жизни, от чесночно-жареного куриного запаха, от приятного мелькания зеленой твердой попки перед глазами… Вот не хотелось уходить, и все. Но и оставаться после всего случившегося тоже было нельзя. Ну никак нельзя. Хочет он, не хочет, а уходить все ж придется. Вот если б Вероника заплакала хотя бы или кинулась к нему с объяснениями-извинениями… Хотя нет, все равно он бы не остался. Тем более что и с извинениями она не кинулась, а так и стоит, наверное, на кухне у окна, так и стучит телефонной трубкой себе по губам… Вот же дурацкая ситуация — совсем не хочется уходить! И с чего это ей вдруг вздумалось впасть в этот пошлейший адюльтер? Никогда бы не подумал, что она вообще на такое способна. Прямо откровение какое-то, на голову с неба упавшее. Или из телефонной трубки коварно выползшее. Вот это откровение теперь и пиликает из лежащей рядом с аппаратом трубки, словно потешается над ним, вынужденным вот так, ни с того ни с сего, складывать шмотки в чемодан да уходить отсюда… Игорь дернулся нервно, подбежал к столику и шмякнул сердито телефонную трубку в гнездо аппарата, чтоб замолчала наконец. Все. Хватит. Пора уходить. Чего еще там на полках из его вещей осталось… Все надо забирать и уходить…

Взгляд его на секунду задержался на собственном отражении в зеркале платяного шкафа — мужик как мужик вроде. Довольно для сорока своих лет интересный, достаточно спортивный и во всех местах строго подтянутый и не дурак совсем, если до каких-никаких начальников сумел дослужиться. Ну, не олигарх, конечно, и не Том какой-нибудь Круз с Ричардом Гиром на пару. Внешность у него, что и говорить, самая обыкновенная — белобрысый, румяный да широкоскулый. И даже лысеть уже начал потихоньку да по-отцовски — у него такие же чуть заметные залысины к сорока годам образовались, раздвинули вширь и без того большой и выпуклый лоб. Мама еще пошутила тогда забавно так… Вроде того, что «умище у отца нашего наружу все прет и прет». В общем, мужик как мужик, чего там. Не дурак и не ленивый, не бандит и не тупой работяга в цветных семейниках, давящий воскресный диван с бутылкой пива в руках. Он, Игорь, между прочим, себя уважает. Он порядочный. Он честный. Он не муж-зануда — он просто любит, чтоб в жизни было все правильно. И не пьет, не курит. И не хуже он всяких там Стасиков. Он хороший был семьянин — хороший отец и хороший муж… Был, да сплыл, груш объелся…