Читать книгу "Путилин и Петербургский Джек-потрошитель - Роман Добрый"

Правда, один добровольно и случайно явившийся свидетель показал, что, проходя после поздней вечеринки по Сенной, он слышал женский крик, в котором звучал ужас.

— Но, — добавил он, — мало ли кто кричит жалобно в страшные, темные петербургские ночи? Я думал, так, какая-нибудь гулящая ночная бабенка. Много ведь их тут по ночам шляется. Сами знаете: место тут такое… Вяземская лавра… Притоны всякие.

— А в котором часу это было?

— Да так, примерно в пять утра, а может, позже.

Весть о происшествии быстро облетела Петербург. Толпы народа целый день ходили осматривать место страшного случая.

Целая рать самых опытных, искусных агентов, «замешавшись» в толпе, зорко приглядывались к толпе и внимательно прислушивались к их открытым речам.

Устали мы за этот день анафемски! С девяти часов утра и до восьми вечера мы с моим другом были на ногах.

В девять часов мы сидели с Путилиным за ужином. Лицо его было угрюмое, сосредоточенное. Он даже не притронулся к еде.

— Что ты думаешь об этом случае? — вдруг спросил он меня.

— А я, признаюсь, этот вопрос только что хотел задать тебе.

— Скажи, ты очень внимательно осмотрел труп? Неужели нет никаких знаков насилия, борьбы?

— Никаких.

— Нужно тебе сказать, дружище, — задумчиво произнес Путилин, — что этот случай я считаю одним из самых выдающихся в моей практике. Признаюсь, ни одно предварительное следствие не давало в мои руки так мало данных, как это.

— Э, Иван Дмитриевич, ты всегда начинаешь с «за упокоя», а кончаешь «за здравие!», — улыбнулся я.

— Так что ты веришь, что мне удастся раскрыть это темное дело?

— Безусловно!

— Спасибо тебе. Это придает мне энергии.

Мой друг опять погрузился в раздумье.

— Темно… темно… — тихо бормотал он про себя. Он что-то начал чертить указательным пальцем по столу, а затем вдруг его лицо на еле уловимый миг осветилось довольной улыбкой.

— Кто знает, может быть… да, да, да…

Я знал привычку моего талантливого друга обмениваться мыслями с… самим собой и поэтому нарочно не обращал на него ни малейшего внимания.

— Да, может быть… Попытаемся! — громко произнес он.

Он встал и, подойдя ко мне, спросил:

— Ты хочешь следить за всеми перипетиями моей борьбы с этим делом?

— Что за вопрос!

— Так вот, сегодня ночью тебе придется довольно рано встать. Ты не посетуешь на меня за это? И потом — ничему не удивляйся… Я, кажется, привезу тебе маленький узелок…

Я заснул как убитый, без всяких сновидений, тем сном, который испытывают люди измученные, утомленные.

Сколько времени я спал, не знаю.

Меня разбудил громкий голос лакея и голос Путилина.

— Вставай, вот и я!

Я протер глаза и быстро вскочил с постели.

Передо мною стоял рваный «золоторотец». Худые, продранные штаны. Какая-то бабья кацавейка… Кругом шеи обмотан грязный гарусный шарф. Дико всклокоченные волосы космами спускались на сине-багровое лицо, все в синяках.

Я догадался, что передо мной — мой гениальный друг.

— Ступай! — отдал я приказ лакею, на лице которого застыло выражение сильнейшего недоумения.

— Постой, постой, — улыбаясь, начал Путилин, — ты не одевайся в свое платье, а вот не угодно ли тебе облачиться в то, что я привез тебе в этом узле.

И передо мною появились какие-то грязные отребья, вроде тех, которые были на Путилине.

— Что это?..

— А теперь садись! — кратко изрек Путилин. — Позволь мне заняться твоей физиономией. Она слишком прилична для тех мест, куда мы едем…

Среди нищей братии

Бум! Бум! Б-у-ум! — глухо раздавался в раннем утреннем промозглом воздухе звон большого колокола Спаса на Сенной.

Это звонили к ранней обедне.

В то время ранняя обедня начиналась чуть ли не тогда, когда кричали вторые петухи.

Сквозь неясный, еле колеблющийся просвет раннего утра можно было с трудом разобрать очертания черных фигур, направляющихся к паперти церкви.

То были нищие и богомольцы.

Ворча, ругаясь, толкая друг друга, изрыгая отвратительную брань, спешили сенновские нищие и нищенки скорее занять свои места, боясь, как бы кто другой, более храбрый, нахальный и сильный, не перехватил «теплого» уголка.

— О, Господи! — тихо неслись шамкающие звуки беззубых ртов стариков и старцев-богомольцев, крестившихся широким крестом.

Когда Путилин и я подошли к паперти, перейдя ее, и вошли в «сени» церкви, нас обступила озлобленная рать нищих.

— Это еще что за молодчики появились? — раздались негодующие голоса.

— Ты как, рвань полосатая, смеешь сюда лезть? — наступала на Путилина отвратительная старая мегера.

— А ты что же, откупила все места, ведьма? — сиплым голосом дал отпор Путилин. Теперь взбеленились все.

— А ты, думаешь, даром мы тут стоим? А? Да мы себе каждый местечко покупаем, ирод рваный!..

— Что с ними разговаривать долго! Взашей их, братцы!

— Выталкивай их!

Особенно неистовствовал страшный горбун.

Все его безобразное тело, точно тело чудовища-спрута, колыхалось порывистыми движениями.

Его длинные цепкие руки-щупальца готовы были, казалось, схватить нас и задавить в своих отвратительных объятиях.

Его единственный глаз, налившись кровью, сверкал огнем бешенства.

Я не мог удержать дрожи отвращения.

— Вон! Вон отсюда! — злобно рычал он, наступая на нас.

— Что вы, безобразники, в храме Божием шум да свару поднимаете? — говорили с укоризной некоторые богомольцы, проходя притвором церкви.

— Эх, вижу, братцы, народ вы больно уж алчный!.. — начал Путилин, вынимая горсть медяков и несколько серебряных монет. — Без откупа, видно, к вам не влезешь. Что с вами делать? Нате, держите!

Картина вмиг изменилась.

— Давно бы так… — проворчала старая мегера.

— А кому деньги-то отдать? — спросил Путилин.

— Горбуну Евсеичу! Он у нас старшой. Он староста.

Безобразная лапа чудовища-горбуна уже протянулась к Путилину.

Улыбка бесконечной алчности зазмеилась на его страшном лице.

— За себя и за товарища? Только помните: две недели третью часть выручки нам — на дележ. А то все равно — сживем!..

Ранняя обедня подходила к концу.

Путилин с неподражаемой ловкостью завязывал разговор с нищими и лишенками о вчерашнем трагическом случае перед папертью Спаса.