Читать книгу "Дверь в стене тоннеля - Николай Черкашин"

Можно было не посылать желтоватые кристаллики на экспертизу. Еремеев и без нее мог сказать, ничуть не сомневаясь – арча. Он осторожно пересыпал кристаллики в фаллос-футляр и завинтил крышечку со шнурком. Все. В любом случае теперь это не его забота. Во-первых, все дела, связанные с наркотиками, передавались из милиции в иное ведомство – по-старому в КГБ, по-новому в ФСК, Федеральную службу контрразведки. Во-вторых, с завтрашнего дня он уходил из «органов» на пенсию, хотя в свои сорок пять мог бы служить и служить. Однако… Сказано – сделано. Рапорту об увольнении дан ход. Приказ подписан. Сегодня вручат «ценный подарок» – скорее всего, электробритву, зачитают дежурный адрес и свободен как танк.

* * *

Он красиво уходит – черт побери! – закрыв под занавес это дельце с маньяком. Послезавтра вернется из отпуска Махалин и пусть раскручивает дальше. Бутылку «Амаретто» с него бы взять за хорошую подставку. Как в бильярде: шар замер в устье лузы, слегка подтолкнуть его – и все: и чахлый венок милицейской славы – статья в многотиражке, благодарность в приказе, тощая премия – украсит лысину коллеги.

Еремеев еще раз перелистал паспорт Табуранской. Карина Казимировна. Полька? Двадцати двух лет от роду… В дочки годится. Ну и влипли же вы, гражданочка! Дважды влипли: и Вантузу в лапы угодила, и под колпак ФСК попала. Думал интердевочка, оказалась «проходчица», наркокурьер. За такие дела, если ранее не судима, лет семь как минимум намотает. А впрочем, сейчас не те времена… Такую красотку да не выкупить?

Он еще раз полюбовался лисьим раскосом ее глаз. Хороша Маша, да не наша… Еремеев вздохнул и набрал номер справочной института имени Склифософского.

– Алло! К вам вчера поступила гражданка Табуранская Карина Казимировна. С электрошоковым поражением. Как она себя чувствует?

– Табуранская, Табуранская… Нормально себя чувствует. Сегодня ее и выписали.

– По какому адресу?

– А вы кем ей доводитесь?

Еремеев представился.

– Записывайте: Большая Черкизовская, дом двадцать шесть, квартира…

– Телефон есть?

– Есть. Сто шестьдесят один, двадцать два…

– Записал. Спасибо!

Пробежал глазами адрес и телефон – надо же – почти соседка! Двадцатипятиэтажный небоскреб был самым приметным зданием на древнем черкизовском тракте. Еремеев жил в соседнем доме – пятиэтажной «хрущобе», и в его окнах серо-голубая свеча жилой башни маячила вполнеба.

Посмотрев на часы, он набрал свой домашний номер. Трубка сначала зарычала, потом разразилась басовитым лаем.

– Дельф, это я! Слышишь?! Я скоро приду. Зайду только за геркулесом и сварю тебе кашу. Тебе и себе. Опять желудок ноет. Язва разыгралась. Потерпи еще немного. Ну будь, мой мальчик, будь!

Дельф… По утрам к кровати подходил большой улыбчивый волк – полуторагодовалая кавказская овчарка палевой масти. Тяжелой величавой поступью пес приближался к подушке и накрывал щеку хозяина широким горячим языком. Лизнув раз-другой, усаживался рядом и влюбленно следил за каждым движением Еремеева. Дельф – единственное в мире живое существо, для которого жизнь Еремеева что-то значила. В прошлом году он похоронил отца и развелся со второй женой. И теперь пребывал на белом свете один как перст.

С тех пор как домой ему стали звонить с угрозами бывшие «клиенты», Еремеев приспособил к аппарату нехитрое устройство из двух блочков, приподнимавшее трубку при нажатии на педаль. Пес быстро выучился давить при звонке лапой на педаль и рычать в микрофон. На голос же хозяина отвечал усиленным встроенным динамиком скулежом. На все остальные «алло» – грозным лаем, так что знакомые поначалу недоумевали:

– Где это ты так гавкать классно выучился?

– Да это у меня автоответчик импортный, – усмехался Еремеев, – самый модный в Европе.

Зато хамские звонки пошли на убыль.

Гавкать не гавкать, а вот рычать по-овчарочьи Еремеев и в самом деле выучился. Когда строптивый «кавказец» выходил из повиновения, Еремеев тихо, но грозно рычал, как, по его мнению, должен был рычать вожак стаи. И, странное дело, пес, который в прыжке мог сбить атлета, а ударом лапы переломить волчий хребет, опускал широколобую башку и молча уступал.

Олег еще в школе мастерски подражал голосам птиц и животных, провоцируя кошек на ответное мяуканье, подзывая к себе кур-дурех или изумляя деревенских коров протяжным надрывным мычанием.

– Ну что, Питончик, все-таки решил уходить?!

Он вздрогнул. На край стола присела коллега – Татьяна Олейник. Крепко сбитая блондинка с голубыми ресницами и фиалковыми тенями на висках источала мятный запах «стиморола» и французской «Последней ночи».

– Уже ушел, – покосился он на ее круглое колено, обтянутое черным ажуром. Еремеев впервые видел Татьяну – каратистку и мастера спорта по пулевой стрельбе – в юбке. Та уверяла всех, что родилась в джинсах.

«В розовых, наверное», – ехидничали у нее за спиной паспортистки, полагавшие, что у тридцатипятилетней девицы со столь ярко выраженными мужскими увлечениями, как борьба и стрельба, не все в порядке в сфере интимной жизни.

– Зря. Лично мне очень жаль, что тебя здесь не будет…

– Соскучишься, приходи в гости.

– У тебя собака злая.

– Зато я добрый.

– А мне опять «расчлененку» подкинули! – вздохнула она. – Сама нарвалась… Позавчера еду в трамвае на Семеновскую, вдруг слышу: «Гражданин, у вас из портфеля кровь капает». Представляешь? А он, шибздик такой, лет двадцати, спокойно так отвечает: «Это говядина с рынка сок пустила». Ну, я поближе… Кто и какого черта, думаю, мясо в портфелях носит? Ведь все бумаги испортит, да и портфель новый, неужели не жалко? Вышла я с ним на Семеновской, в метро сержанта подзываю – проверь вон того типа. Завели мы его в дежурку, открыли портфель, а там – голова женская. И с сережками в ушах. У меня аж волосы дыбом! Заперли его в «скворечник». Пока вызывали машину, пока приехала, наконец, он себе вены вскрыл и был таков…

– Что же вы его не обыскали?

– Обыскали, изъяли все, чем мог себе навредить. А у него одна сигарета за подкладкой завалялась…

– С фильтром, конечно?

– В том-то и беда, что с фильтром…

– Да-а, – сочувственно протянул Еремеев. Фильтр – это классический прохлоп. Недаром всех начинающих следователей строго-настрого предупреждают: не давайте подследственным сигареты с фильтром, отламывайте их, а потом уж угощайте, если надо для пользы дела. Никто не знает, где и когда родилось это дьявольское ухищрение: развернуть сигаретный фильтр в ленточку, отжечь край так, чтобы получилась остекленевшая кромка, а затем этой пилкой перекромсать себе вены.

– Личность установили?

– При нем не было ни одного документа. А допросить не успела.

– Сурово… У тебя и первая «расчлененка» не закрыта. С мужиком на овощной базе.