Читать книгу "Воришка Мартин - Уильям Голдинг"

Важно сохранять движение.

Он принялся слабо перебирать ногами, еле слышно бормоча:

– И зачем только я скинул сапоги, стало ничуть не лучше… – Голова снова упала на грудь. – Холодно… Только бы не переохладиться. Будь на мне сапоги, я бы их снял, потом надел, потом опять снял…

Перед глазами возник корабль, опускающийся ко дну, до которого здесь, наверное, не меньше мили. Тело судорожно сжалось, будто сдавленное невероятной толщей воды. Зубы сомкнулись с дробным стуком, лицо болезненно скривилось. Ноги инстинктивно подобрались, спасаясь от зыбкой вязкой бездны.

– Помогите!

Руки задвигались, разворачивая тело, но насколько это удалось, судить было трудно. Всюду темнота, сплошная, непроглядная. Ни тонущего судна, ни обломков, ни других уцелевших – одна лишь черная стена, подступившая вплотную к глазам, и в ней ровный плеск воды.

– Нат! Натаниэль! Бога ради! Есть тут кто живой?

Голос замер, судорожная гримаса разгладилась.

Тело безвольно обвисло на спасательном поясе, отдавшись во власть набегавших волн. Зубы вновь застучали, дрожь накатывала приступами. Ноги едва чувствовали холод, безжалостно зажатые в тиски водой, которая стремилась раздавить, расплющить их. Ноющие руки не находили себе места. Внезапная боль пронзила затылок, не давая поднять голову. Нос со всхлипом втянул воду, она хлынула в глотку, вызвав новый приступ рвоты. Кулаки, втиснутые между спасательным поясом и подбородком, принесли облегчение, но ненадолго. Руки ушли вниз, лицо снова погрузилось в воду. Превозмогая боль, человек с усилием запрокинул голову, уставив закрытые глаза в невидимое небо. Ноги уже не так сдавливало – окаменевшая плоть, казалось, потеряла всякую чувствительность, однако те части тела, которые море еще не полностью подчинило, продолжали судорожно трястись. Вечность срослась с болью и подступила совсем близко, ощутимо. Оскал оставался на месте, мысли продолжали приходить, бессвязные, неповоротливые, но жизненно важные.

Скоро наступит рассвет.

Двигаться, иначе не заметят.

Скоро рассвет, станет видно обломки.

Я не умру.

Я не могу умереть.

Только не я… не может быть…

Он отчаянно рванулся вверх, задыхаясь и отплевываясь.

– Помогите! Эй, кто-нибудь, на помощь!

Тело приподнялось на волне и плавно опустилось.

Окажись я внизу, добрался бы до шлюпки или плота. Не повезло, проклятая вахта… смыло к чертям, прямо с мостика. Рулевой должен был взять вправо, если услышал приказ. Корабль затонул или перевернулся, теперь все барахтаются где-то там, в темноте, подбадривают друг друга, головы торчат из воды среди остатков кораблекрушения и пятен мазута. Когда рассветет, я найду их, найду, черт побери, иначе всех подберут, а я останусь болтаться вверх-вниз, как дурацкая подвесная койка… Проклятие!

– Эй! На помощь! Натаниэль!

Все было сделано правильно. Отдай я команду десятью секундами раньше, ходил бы в героях… Право руля, мать вашу!

Влепили под самый мостик… Я отдал верный приказ – и полетел за борт, вот невезуха!

Оскал напрягся, заворочал одеревеневшим лицом, верхняя губа приподнялась, обнажив стучащие зубы. Однако вспыхнувший гнев вернул малую толику тепла, кровь приливала к щекам, ожившие веки раскрылись.

Тело снова забарахталось, расплескивая воду, взгляд устремился вверх. В непроглядной темноте что-то изменилось, появились какие-то пятна и разводы, они стояли прямо перед глазами, давили, как сама тьма. Скорчившись внутри черепа, он стал вглядываться из-под надбровных дуг, возвращая власть над зрением и неясно угадывая очертания островков мутного света и тумана. Глаза моргали и щурились, но расплывчатые формы оставались снаружи. Наклонив голову, удалось различить движущиеся гребешки волн. Их изрезанная линия, едва заметная, как остаточное изображение на сетчатке глаза, на миг показалась на фоне неба, но тут же исчезла за черным брюхом следующей волны, подхватившей тело. Светлые пятна рук тускло мерцали, отталкиваясь от воды, ноги стряхивали свинцовое оцепенение. В голове вновь замелькали мысли.

Мы шли на северо-восток. Я отдал команду. Если корабль начал разворот, он должен быть где-то к востоку. Ветер дул с запада, значит, восток там, куда катятся валы.

Барахтанье тела стало яростнее, дыхание участилось. Подвешенный на спасательном поясе, он поплыл неуклюжим брассом, затем остановился, качаясь на волнах. Стиснув зубы, отвинтил колпачок и выпустил часть воздуха, чтобы погрузиться глубже, и вновь поплыл, с трудом переводя дыхание и до боли вглядываясь в спины убегавших к востоку валов. Постепенно движения замедлились, руки бессильно упали, но сознание, затаившееся в темной глубине черепа, продолжало отдавать команды еще долго после того, как тело неподвижно обвисло в воде.

Небо приобретало более четкие очертания, сумрачно-серые тона разбавляли тьму, на поверхности моря обозначились отдельные бугры и впадины. Мозг все еще пытался заставить конечности двигаться, но его наводнили картинки: они мешали, заслоняли собой неотступную необходимость плыть на восток. Перед глазами снова возникла стеклянная банка, но теперь она ничего не значила. Отражение чьей-то белозубой улыбки в полированной крышке стола, короткий обмен фразами. Вереница масок, вывешенных на просушку…

Спокойный голос из-за зубов, отраженных гладкой поверхностью: «Какая, вы думаете, подойдет Кристоферу?»

Крышка нактоуза с тусклой подсветкой компаса и крик, повисший между небом и землей в неоновых вспышках: «Право руля, мать вашу!»

Вода плеснула в рот, толчком пробудив сознание. Из глотки вырвался болезненный хрип. Серо-зеленый рассвет неумолимо надвигался. Над гигантскими валами, такими теперь привычными, поднимался пар. С высоты гребня в мутной дымке были видны еще две таких же громадных волны, а дальше – лишь круговая завеса то ли тумана, то ли моросящего дождя. Руки вновь работали, голова поворачивалась вслед за телом, глаза всматривались, пытаясь определить направление волн. Последний источник тепла, упрятанный глубоко внутри, захлебывался и угасал, как едва тлеющий огонек костра среди сырых дров.

Не хочу умирать! Нет!

Из плотного тумана появлялась волна, нависала над головой, поднимая тело ввысь, потом опускала, уходила прочь, и с высоты следующего вала было видно, как она тает в серо-зеленой мороси. Подъем, спуск – и новый гребень зловеще вздымался над головой.

Бледные ладони молотили по воде, рот сыпал проклятиями, но звуки терялись в мерном шорохе бегущих валов. Тело висело в спасательном круге, холод обшаривал его ледяными пальцами. Голова упала на грудь, лицо вялым нескончаемым потоком омывала соленая вода.

Думай, это последняя возможность. Думай, что делать.

Середина Атлантики, до ближайшей земли сотни миль. Одинокий корабль послали к северо-востоку от конвоя – подать сигнал, нарушить радиомолчание. Немецкая подлодка, должно быть, рыщет неподалеку от затонувшего судна, чтобы допросить уцелевших, или поджидает возможных спасателей. Вот-вот из воды покажется ее тяжелый корпус, словно скала, обнажившаяся с отливом. Перископ рассечет воду – глаз земной твари, сумевшей нарушить вечный ритм катящихся волн. Может, как раз в эту минуту ее акулья тень скользит там внизу, под одеревеневшими ногами, или покоится на ложе из соленой воды, пока команда отдыхает. А уцелевшие – на плоту, вельботе, шлюпке или просто на бревне, – наверное, они совсем рядом, скрытые туманом и соседним гребнем… с запасом тушенки, а может, и глоточком чего-нибудь покрепче.