Читать книгу "Кармелита. Счастье цыганки - Олег Кудрин"

— Ну?

— А я все время думала о тебе… Думала, а не знала, не догадывалась, что ты в семьдесят лет жениться надумаешь. И на ком? На мне!

Палыч рассмеялся.

— Да, сколько лет мы скитались по свету друг без друга. Это же просто черт-те что такое — столько времени даром потерять!

— А я вот не могу сказать так, Паша, что я все эти годы даром потеряла. У меня была дочь… Я помогала людям, люди меня уважали…

— А я все эти годы думал только о тебе… — Палыч не мог оторвать от любимой нежного взгляда.

— Я тоже никогда тебя не забывала!

— Не жалеешь, что ушла из табора?

— Нет, я ведь с тобой. Только, знаешь, не понятна мне моя новая жизнь…

— А что же тут непонятного? Все точно так же… — Палыч давно уже чувствовал со стороны Рубины какое-то беспокойство, но боялся даже спрашивать ее об этом.

— Так, да не так, Паша… Понимаешь, в таборе я помогала людям. А тут? Кому, чем помогать?

— Как это кому? А мне? Мне! Когда ты со мной, у меня любое дело ладится!

— Паша, я же серьезно. Ну не могу я без дела сидеть!

— Хорошо. Давай так: я буду ремонтировать машины, а ты — гадать хозяевам этих машин! Чем не дело?

— Да я даже не знаю, с какого боку к этим машинам подходить! — усмехнулась старая цыганка.

И тут Палычу в голову пришла потрясающая мысль.

— Рубина! А хочешь, я тебя научу водить машину?

Но Рубина только отмахнулась, приняв эти слова за еще одну попытку ее развеселить:

— Опять смеешься?

— Да нет, я серьезно! Научишься водить, заработаем денег, я куплю тебе машину — и будем мы с тобой раскатывать по городу. Ты за рулем, я рядышком. А потом наоборот.

— Да ты что, Павлик?! Никогда мне не научиться ездить — о чем ты говоришь!

— А что тут сложного? Ничего тут нет сложного — я тебя научу!

— Ты что, забыл, сколько мне лет?

— Так, во-первых, ты для меня — всегда молодая! А во-вторых, учиться никогда не поздно!

— Все, хватит глупости говорить!

— Почему — глупости? Глупости — это говорить, что в нашем возрасте уже невозможно учиться! Вот это — глупости!

И тут в старушечьих глазах Рубины загорелись те самые озорные огоньки, которые так хорошо помнил Палыч все эти долгие годы и десятилетия. Те самые озорные огоньки, за которыми он и шел много лет назад, как нитка за иголкой. Те самые озорные огоньки, которые, увидев раз, он потом уже никогда не смог забыть.

— Ну не знаю… — сказала Рубина, но по глазам любимой Палыч понял, что его молодая старушка готова с ним вместе идти еще и не на такие чудачества.

* * *

Следователь разрешил Кармелите свидание с Рычем, только бы она не мешала ему провести беседу с Зарецким в нужном ему, следователю, русле.

И вот они сидят друг напротив друга — Кармелита и Рыч, дочь цыганского барона и ее охранник, возлюбленная Максима и покушавшийся на его убийство, жертва похищения бандитов и их невольный соучастник. Много всего было между двумя этими людьми. И, наверное, поэтому разговор как-то не клеился.

— Богдан, почему ты не отвечаешь на мои вопросы?

— Мне стыдно смотреть тебе в глаза, Кармелита. Я — преступник, я виноват перед тобой, а ты говоришь, что вы с Баро хотите внести залог для того, чтобы меня отпустили…

— Но я тебя давно уже простила. А прошлое… прошлого не вернешь.

— Ты-то простила… Вот только я себя простить не могу!

— Может быть, ты просто не хочешь принимать помощь от моего отца?

— Принять помощь от человека, которому я принес столько зла?!

— Но он же сам искренне хочет тебе помочь!

— Скажи мне, это его, наверное, Люцита уговорила?

— Богдан, ты что, не знаешь моего отца?! Разве можно его уговорить, если он сам чего-то не хочет?

— Значит, и в самом деле Люцита уговорила…

— А что в этом плохого? Твоя жена борется за твое и за свое счастье!

— Счастье с преступником? Ты сама веришь в то, что говоришь?

— Глупый ты, Богдан, — «счастье с преступником»… Счастье с любимым человеком! Что бы только я сейчас не отдала за то, чтобы мой Максим был рядом со мной… И потом, свои преступления ты уже искупил.

— Ничего я не искупил! Там, в катакомбах, я просто не мог тебе не помочь! Хотя и помочь тоже не сумел… И потом, неужели ты забыла: я же хотел убить Максима!

— Но ты в его смерти не виноват.

— Не виноват. Но ведь было время, когда я желал ему смерти. А это — большой грех.

— Я тебя понимаю, но ты должен подумать и о Люците — на ней уже лица нет от горя! И потом: все равно еще будет суд, будет приговор. Но до суда вы сможете быть вместе!

— Нет… Я останусь здесь из-за того, что случилось с Максимом, из-за того, что случилось с Розаурой, из-за того, что ее дети остались сиротами!

— Богдан! — перебила его Кармелита. — Суд решит, за что и как тебе отвечать. Зачем же ты сам себя судишь?

— Я виноват перед Богом и перед людьми. И неужели ты думаешь, что там, на свободе, я смог бы обо всем этом забыть? Спасибо тебе за добрые слова, Кармелита, но ты лучше уходи!

* * *

Алла добилась-таки у Форса разрешения на проведение выставки Светиных работ, но потом быстро к этому делу охладела, занятая своими более срочными делами. И организация выставки полностью легла на хрупкие Сонины плечи. Узнав, что прошлую экспозицию Светиных работ организовывал Антон Астахов, девушка нашла его и начала уговаривать помочь ей. Правда, уговорить Антона удалось только на то, чтобы прийти в старый управский театр, где уже были развешаны работы художницы. Парень до сих пор тяжело переживал утрату единственных людей в мире, которых он, как оказалось, любил по-настоящему: утрату Светы и их не родившегося ребенка! Мог ли он раньше подумать, что их потеря станет для него таким горем.

В пустом фойе театра Соня разложила необходимые для проведения выставки бумаги и поначалу появившегося на пороге Антона не заметила. Но стоило ему сделать по театральному вестибюлю первый шаг, гулко отразившийся эхом под сводами пустого помещения, как Соня, вздрогнув, обернулась:

— Ой!.. Здравствуйте, Антон! Я очень рада, что вы все-таки пришли.

— Пришел, как и договорились.

По-деловому пожали друг другу руки, и Антон стал рассматривать висевшие на стенах работы. Это были совсем не те полудетские картины, которые он сам развешивал тут когда-то. За те несколько месяцев, что были отпущены ей после первой неудачной выставки, художница Светлана Форс изменилась почти неузнаваемо. Собственно, тогда-то она и стала настоящей художницей. На первой выставке ее картины громко кричали со стен, кричали ни о чем. Сейчас же они говорили. И говорили с ним, Антоном. С ним говорила сама Светка…