Читать книгу "Языческий лорд - Бернард Корнуэлл"

Рядом с Осбертом застыл Этельстан, незаконнорожденный старший сын Эдуарда, короля Уэссекса. Мальчишке стукнуло всего восемь, но, как и Осберт, он был облачен в кольчугу. Этельстан не боялся меня. Я попытался припугнуть его, но он только глянул на меня холодными синими глазами, потом ухмыльнулся. Я любил этого парнишку так же сильно, как Осберта.

Оба они приняли крещение. Я вел бой, который не мог выиграть. В мире смерти, предательства и нищеты христиане обречены на победу. Разумеется, старых богов до сих пор почитают, но их оттеснили в горные долины, потаенные места, к северным окраинам мира, тогда как христианство расползается как чума. Пригвожденный Господь христиан всемогущ – я признаю это. Я всегда знал, что их Бог обладает великой силой, и не понимал, почему мои боги позволяют ублюдку побеждать, но это так. Он лжец – вот единственное объяснение, которое приходит на ум. Распятый Бог шельмует и обманывает, а плуты и обманщики всегда выигрывают.

И вот я ждал на раскисшей улице, а Молния бил тяжелым копытом по луже. Поверх кожаного и кольчужного доспеха я набросил плащ из темно-синей шерсти с горностаевой оторочкой. На шее у меня висел молот Тора, а на голове возвышался шлем с волчьей мордой, прикрывающие щеки пластины были открыты. Дождь стекал с края шлема. Я надел кожаные сапоги и заткнул голенища тряпкой, чтобы влага не попадала внутрь, натянул боевые рукавицы. Руки унизаны золотыми и серебряными браслетами. Браслетами, которые воин получает, убивая врагов. Я был во всей своей славе, хотя неприятель, противостоявший мне, не заслуживал такой чести.

– Отец, – начал Осберт. – Что, если…

– Я обращался к тебе?

– Нет.

– Тогда молчи, – отрезал я.

Я не хотел этого показывать, но меня переполняла ярость. Гнев, не имеющий выхода, просто гнев на мир, на этот жалкий тусклый мир. Бессильный гнев. Враги прятались за закрытыми дверями и пели. Я слышал их голоса, хотя не различал слов. Они видели меня, без сомнения, как и то, что улица за моей спиной пуста. Обитатели этого городка не желали принимать участия в том, что случится.

Но что произойдет, я не знал и сам, хотя и стал причиной событий. А быть может, двери останутся запертыми и враги решат отсидеться в здании из прочных бревен? Наверняка именно этот вопрос собирался задать Осберт. Что, если враги не выйдут? Сын едва ли назвал бы их врагами – скорее сказал бы так: «Что, если они не выйдут?»

– Если они не выйдут, – проговорил я, – мне придется вышибить их проклятые двери, войти и вытащить ублюдка. Если до этого дойдет, вы двое останетесь здесь и будете держать Молнию.

– Да, отец.

– Я пойду с тобой, – заявил Этельстан.

– Пойдешь, если я тебе велю.

– Да, господин Утред, – почтительно отозвался мальчонка, но я знал, что он ухмыляется.

Мне не требовалось оборачиваться, чтобы уловить эту дерзкую ухмылку, но не обернулся я потому, что в этот миг пение прекратилось. Некоторое время спустя двери открылись.

Вышли сначала полдюжины старших, затем младшие. Я видел, как последние смотрят на меня, но даже вид Утреда, вождя во славе и гневе, не мог умерить их радости. Эти парни выглядели такими счастливыми: улыбались, хлопали друг друга по спине, обнимались и смеялись.

Шестеро стариков не смеялись. Они направились ко мне, я же не тронулся с места.

– Мне сказали, что ты господин Утред, – заговорил один из них.

Старик был одет в грубый белый балахон и подпоясан веревкой. Узкое, темное от загара лицо бороздили морщины, особенно глубокие вокруг глаз и у рта. Седые волосы падали на плечи, а борода спускалась до пояса. Физиономия его показалась мне лукавой, вместе с тем в нем чувствовалась властность. Видимо, это был церковник высокого ранга – в руке он держал тяжелый посох, увенчанный узорчатым серебряным крестом.

Я молчал, разглядывая молодежь. По большей части то были мальчишки или мальчишки, недавно ставшие мужчинами. Макушки, где им выбрили волосы, блестели в тусклом свете дня. Вот из дверей вышло несколько человек постарше. Я предположил, что это родители мальчиков-мужчин.

– Господин Утред, – снова начал церковник.

– Я заговорю с тобой, когда буду готов говорить, – буркнул я.

– Едва ли это случится, – заявил он, обратив ко мне крест, будто тот мог меня напугать.

– Прополощи свой поганый рот козлиной мочой, – прикрикнул я на него.

Наконец я заметил юнца, которого искал, и ударом каблуков бросил Молнию вперед. Двое из старейшин попытались меня задержать, но жеребец клацнул своими зубищами, и церковники отшатнулись. Лучшие копейщики данов разбегались перед Молнией, шестеро же стариков разметало, как хлебные крошки. Я направил скакуна в толпу молодежи, наклонился и ухватил черную рясу одного из юнцов. Подняв, я швырнул его животом на луку седла и коленями развернул коня.

Тут и начались сложности. Двое или трое из юнцов попытались помешать мне. Один схватил жеребца за уздечку. То была ошибка, большая ошибка. Клацнули зубы, мальчик-муж вскрикнул, я вздыбил коня, и тот замолотил передними копытами. Я слышал, как одно из них с хрустом ударило в кость, увидел брызнувшую кровь. Молния, обученный двигаться, чтобы не дать противнику спутать задние ноги, кинулся вперед. Я подгонял его, заметив упавшего человека с раскроенным черепом. Другой болван схватил меня за правый сапог в расчете стянуть с седла. Я с силой опустил кулак, и хватка ослабла. Потом вызов мне бросил человек с длинными седыми волосами. Он кинулся за мной в толпу, веля отпустить пленника, после чего, как дурак, замахнулся тяжелым серебряным крестом на длинной палке в сторону головы Молнии. Но привычный к бою конь легко увернулся, я же склонился, схватил посох и вырвал его из рук старика. Но тот не сдавался: изрыгал проклятия, вцепился в узду скакуна и попытался подтащить жеребца поближе к юнцам. В этой куче меня, надо полагать, рассчитывали одолеть числом.

Я вскинул посох и с силой опустил его, пользуясь нижним концом как копьем. Я не знал, что тот увенчан железным наконечником, вероятно с целью втыкать крест в землю. Я хотел только оглушить глупца, но вместо этого посох погрузился ему в голову, пробив череп. Мрачный серый день обагрился кровью. К христианским небесам вознеслись вопли, я бросил посох, и одетый в белое – а теперь в белое с красным – человек остался стоять, покачиваясь. Рот его открывался и закрывался, глаза блестели, а христианский крест торчал из головы. Длинные седые волосы стали красными, потом он упал. Просто рухнул, как камень.

– Аббат! – взвился крик.

Я ударил Молнию в бока, и конь устремился вперед, раскидав последних юнцов. Их матери завизжали. Лежащий поперек моего седла пытался вырваться, и едва мы выбрались из толпы на пустую улицу, я резко ударил его по шее.

Этот парень был моим сыном. Моим старшим сыном. Его звали Утред, сын Утреда, и я слишком поздно прискакал из Лундена, чтобы помешать ему стать священником. Бродячий проповедник, один из тех длинноволосых, с нечесаной бородой попов с глазами безумца, которые выманивают у глупцов серебро в обмен на благословение, сообщил мне о решении сына.