Читать книгу "17 потерянных - Нова Рен Сума"

Помню, как сквозь пелену, что машины гудели и пытались объехать мой фургон, некоторые водители осыпали меня проклятьями, если им это удавалось. Помню, что не могла сдвинуться с места. Мотор фургона не заводился, а мое тело, руки и ноги были словно скованы. Зеленый свет сменился желтым – тот помигал-помигал, а потом зажегся красный. Я узнала об этом только потому, что увидела танцующие отблески светофора на руле, который крепко сжимала обеими руками, и мои костяшки – зеленые, затем желтые – снова становились красными.

Впереди меня, рядом с развилкой старой магистрали, кучка сосен вовсю сражалась со злым ледяным ветром. Деревья пригнулись к земле из-за падавшего много недель снега, но, не в силах оставаться неподвижными, качали стволами и ветками. Земля между ними и дорогой была белой и нетронутой, не замаранной ни единым следом. Посреди них стоял столб, а на нем, как на голой стене галереи, проступало лицо пропавшей девушки.

Я распахнула дверцу фургона, оставила ключи в замке зажигания, рюкзак на переднем сиденье и побежала к соснам. Какой-то грузовик резко затормозил; пронзительно засигналил. Машина чуть было не мазанула меня колесами, но я поменяла направление и успела увернуться от бампера. С трудом сообразила, что прямо позади меня остановилась желтая громадина – школьный автобус, на каком я ездила до того, как получила права и накопила на старый фургон, – но в тот самый момент я всеми силами стремилась к столбу.

Желая приблизиться к нему, я рванула по глубокому снегу. Объявление было старым. В последний раз девушку видели уже очень давно. Это была не первая копия ее фотографии, и с каждым новым отпечатком детали искажались все сильнее, так что лицо на выцветшем и заляпанном снегом листке можно было принять за чье угодно, за любую девушку.

Я хочу сказать, что она вполне могла не иметь ко мне никакого отношения. И у меня было полное право оставить ее в тот холодный день пригвожденной к столбу и никогда больше в жизни не вспоминать о ней.

Но при этом я почему-то чувствовала, что она не одна из многих незнакомых мне девушек. В голове что-то брезжило, казалось, я вот-вот ее узнаю, и потому даже не ощущала холода. Прежде подобное чувство было мне незнакомо. И я знала – мне предназначено найти ее.

Объявление содержало одни только факты. Ей было семнадцать. Мне исполнилось столько же неделю назад. Она пропала из какого-то летнего лагеря, о котором я никогда не слышала, хотя он находился поблизости, в районе Пайнклиффа, рядом с тем местом, что смотрело на холодный серый Гудзон с крутого холма, на котором расположен наш город. Летний поезд, идущий вдоль реки, останавливается здесь почти каждый час днем и проносится мимо ночью. Летний лагерь наверняка был где-то рядом.

Я сорвала страницу со столба, отодрав скотч, на котором она держалась и который был обернут вокруг столба несколько раз – чтобы не дать девушке упасть лицом в снег или же быть унесенной потоком выхлопных газов и пропасть в потоке машин, направляющихся к магистрали. Именно эта прозрачная лента уберегала объявление от полного уничтожения на протяжении нескольких месяцев, но благодаря ей было также практически невозможно сорвать его со столба.

Когда я снова пересекла перекресток – машины гудели еще сильнее – и добралась до своего фургона, то увидела, что Добрый Самаритянин (или же какой-то урод, маскирующийся под Доброго Самаритянина) остановился рядом со мной на обочине, чтобы предложить свою помощь. С двигателем машины было явно что-то не в порядке – возможно, пришел в негодность вентиляционный ремень, и струя серого дыма ударяла этому уроду в лицо, а потом поднималась вверх, и негодующее небо готовилось в ответ разразиться новым снегопадом. Потом приехал эвакуатор, оказавшийся слишком дорогим для меня, и я целый час просидела на грязном складном стуле в глубине гаража, потому что ждать на улице было слишком холодно. И только после того как мой фургон починили и я с опозданием поехала в школу, я смогла улучить момент, чтобы в одиночестве повнимательнее рассмотреть листок.

Я ничего не рассказала об этом Джеми, или Дине, или кому-либо еще. Не хотела никому рассказывать. Это было мое открытие, и я хотела оставить его при себе.

Сердце мое билось неровно – почти так оно бьется и сейчас. Словно дополнительный глухой удар вклинивался в обычный ритм, и я начинала думать, что в фургоне бьются два сердца.

Так оно и было – но поначалу я этого не знала. Все это произошло еще до того, как я поняла, что она едет вместе со мной.

2

Я припарковалась на стоянке для выпускников, хотя выпускницей не была, выключила мотор и сидела в фургоне с ним в руках. С объявлением. Его бумага была такой же холодной, как и мои пальцы, так что я ничего не чувствовала.

Я постаралась разгладить бумагу, пристроив ее на руль – ликвидировать, насколько это было возможно, разрывы и помятости на ее лице, чтобы изучить сведения о ней.

«Побег, возможна угроза для жизни» – так они обрисовали суть дела. И когда я прочитала о том, что она в опасности, в меня занозой вошел страх. Но теперь я знаю, что так пишут обо всех подростках, не достигших восемнадцати лет. Если в объявлении о вашем исчезновении не указано: «Побег, возможна угроза для жизни», то у вас точно проблемы. Но никто никогда не напишет: «Вероятно, с ней все в порядке, но мы должны удостовериться в этом в соответствии с законом». Так или иначе, но вы пребываете в опасности.

Эбби была в опасности. Я чувствовала это.

Я снова сосредоточилась на объявлении, стараясь запомнить место ее рождения, цвет волос, глаз, вес и рост. Я поняла, что она исчезла задолго до того, как об этом сообщили, и не знала почему. Я прочитала, что у нее проколот нос. Но там не было ни слова о ее привычке писать имя симпатичного ей мальчика на внутренней стороне локтя, а затем плевать на него и стирать до тех пор, пока рука не становилась чистой. Этой информации в объявлении не было, это она сама рассказала мне.

Я могла бы сложить объявление, убрать его в карман и войти в здание школы. И тогда все пошло бы иначе, но именно в тот момент я увидела свет.

В фургоне имелся прикуриватель, встроенный в приборную панель – кнопка рядом с магнитолой, на которую можно было нажать, чтобы она нагрелась. Какое-то время она светится оранжевым светом, а когда нагревается до предела, то выключается. Сама собой. Фургон был у меня вот уже два месяца, но прикуривателем я никогда не пользовалась.

Сейчас кнопка была вжата в панель. И к пламенно-оранжевому кольцу тянулась чья-то рука с сигаретой. Сигарета-фантом и рука-фантом, потому что в фургоне я была одна. Я была одна?

Я сказала себе, что, должно быть, нечаянно включила прикуриватель, когда парковалась. Или же его заело при починке машины. Он уже был включен, заверила я себя; включен все это время.

Я обвела взглядом безлюдную парковку – белое пространство рядом со школой. Все было тихо.

И в этот момент что-то мелькнуло снаружи, какое-то размытое пятно: казалось, кто-то бежал по территории школы. Кто-то в красном.