Читать книгу "Мой неповторимый геном - Лона Франк"

Зато у меня есть. Они возникали в моем сознании все время, пока шла наша беседа. Чтобы получить ответы на них, я и решилась на участие в этом генетическом исследовании.

Если честно, мой сегодняшний «допрос» имеет непосредственную связь с большой палатой на другом конце страны, где год назад я держала за руку своего умирающего отца. Потому что генетическая информация — это ваша наследственность, ваша история, ваша идентичность. На всем свете не было у меня никого ближе, а я ничего не могла сделать. Оставалось только ждать — ждать конца. И когда он наступил, когда отца вдруг не стало, я поняла: теперь я сирота.

Не в том смысле, что я одинока. Просто я лишилась своих корней, своей связи с прошлым. Не осталось никого, кто знал бы меня в ту пору, когда я себя еще не осознавала. Те далекие годы просто перестали существовать. А будущее — оно было перед глазами. В 43 года я не могла рассчитывать, что у меня когда-нибудь будут дети. Это меня и не особенно волновало, но оказаться сразу без прошлого и без надежды видеть себя в ком-то — не означает ли это, что тебя тоже в некотором роде нет?

Откуда я взялась? Кто я такая? Похожа ли на своих родителей? Какой конец меня ожидает?

Эти вопросы задает себе каждый, но сегодня они звучат вполне конкретно и имеют четкий адресат — наша ДНК. И мне не остается ничего другого, как обратиться к своим генам, тем более что по образованию я биолог.

Мне вспомнилось, что однажды, давным-давно, отец, расчувствовавшись или, может, желая подбодрить меня, сказал:

— Мое дорогое дитя. — Он сделал упор на слово «дорогое». — Ты являешься обладателем уникального набора генов. Тебе досталось лучшее из того, что есть у меня и твоей мамы, а худшее мы оставили при себе. — Тут он сделал небольшую паузу. — Кроме склонности к депрессии.

Что мог сказать на это ребенок? Наверное, тогда я недоуменно пожала плечами. Позже, в юности, я тем более не ощущала себя одной из ветвей раскидистого дерева — моей родословной. Я — это я, со своей собственной волей, совершенно независимая от предков (в широком смысле этого слова) и их особенностей. Понятие «биологическое наследство» было какой-то абстракцией для меня, вполне самостоятельной личности, не желающей думать ни о каком наследии и устремленной только в будущее.

Теперь, когда отец умер, все изменилось: биологические корни для меня — не пустой звук. Я хочу вернуться к ним и узнать, какие гены, какие мутации я получила, и что это мне сулит. Меня интересует, как эти биологические нюансы сказались на моей жизни, моих успехах и неудачах.

Кое-что о сходстве с предками по отцовской и материнской линиям я могу сказать, просто глядя в зеркало. «Выдающийся» нос — материнское наследство; достаточно посмотреть на портреты моего прадеда со стороны матери, выполненные сепией. Тонкая кость — от его жены, сумасшедшей матери моей бабушки, которой все боялись. Это была вечно раздраженная, сварливая старуха, настоящий семейный тиран. Я смутно ее помню — меня водили к ней в гости, в ее жилище, пропахшее нафталином и заставленное тяжеловесной мебелью красного дерева, с бесчисленными салфеточками. Продолговатое, немного пухлое лицо и тонкие губы достались мне от предков отца.

Но мое наследие не сводится только к внешности. Так, от родственников по отцу ко мне перешла их склонность к сарказму. Иногда в собственном голосе я слышу язвительные интонации отца, и выражение моего лица очень напоминает его. Что это — результат длительного общения или и гены тоже? Как внутреннее и внешнее, взаимодействуя друг с другом, создают то, что делает человека уникальным?

«Лона, я говорю тебе это не потому, что мне так уж хочется, — сказала как-то университетская подруга, конечно же, из лучших побуждений. — Но твой характер работает против тебя». Примерно тогда же одна американская приятельница назвала меня «брутально честной». Мне это качество показалось достойным всяческих похвал, но она всплеснула руками и воскликнула: «Боже мой! Неужели ты не понимаешь, что это никому не нужно?»

В какой же мере мои личностные особенности можно приписать тем мельчайшим вариациям, которые есть в моей ДНК? Проистекает ли моя склонность к депрессии из наличия в моем генетическом материале нескольких «несчастливых» генов, унаследованных от предков? Или она сформировалась под влиянием атмосферы в семье, может быть, оставлявшей желать много лучшего?

А что можно сказать о моем физическом здоровье? Пока меня ничто не беспокоит. Разве что намеки на ревматизм где-то в суставах большого пальца стопы. Это исключает длительные прогулки по магазинам и лазание по горам. Но что дальше? От чего я умру? Не настигнет ли меня вскоре рак груди или мне светит многолетний прием разных таблеток от болезней сердца, головного мозга, сосудов? И если я проникну в тайну своего генома, что я там найду? Может быть, узнав, что со мной все в порядке, я смогу свободнее распоряжаться своим будущим?

Теперь все эти вопросы не повисают в воздухе, потому что мы живем в эпоху поистине революционных открытий в генетике. Эта наука — уже не только достояние ученых; она входит в нашу повседневную жизнь, и лет через десять будет восприниматься также, как сейчас, к примеру, персональный компьютер. Когда-то компьютеры были огромными, сложными машинами, которые можно было увидеть только в университетах и научно-исследовательских институтах. И работали на них исключительно специалисты. Затем в компьютерных технологиях произошел прорыв, цены на компьютеры упали, и они стали портативными устройствами, доступными каждому.

Сегодня генетическое тестирование уже стало частью бизнеса. Так, фирма GenePartner в Швейцарии предлагает свои услуги по подбору супружеских пар исходя из анализа генов, связанных с иммунной системой. Такая генетическая совместимость якобы гарантирует счастливую сексуальную жизнь и здоровое потомство. Если у вас есть дети, вы можете узнать, к каким спортивным занятиям они предрасположены, — к тем, где требуется физическая сила, умение быстро бегать, или ловкость и изящество. По мнению авторитетных экспертов, через десяток лет генетическое тестирование может проходить каждый новорожденный, и уже через несколько лет картирование всего генома — шести миллиардов нуклеотидов — будет стоить не дороже детской коляски.

Для чего нужно тестирование ребенка почти в утробе матери? Будет ли как-то ограничиваться применение его результатов? Джей Флатли, глава геномной компании Illumina, полагает, что «ограничения лежат в области социологии», и, конечно, он прав[2]. Социальные критерии и законодательные акты очертят круг наших прав в этой области, а культурные традиции — круг реальных действий.

В Китае состоятельные амбициозные родители уже проводят генное тестирование своих чад дошкольного возраста и учитывают их результаты при выборе методов воспитания. Хороша ли такая практика как для детей, так и для родителей — не совсем ясно. В программу пребывания маленьких китайцев в Чунцинском лагере включено тестирование 11 генов, которые, как полагают, помогают выяснить потенциал ребенка. Дирекция лагеря посылает образцы слюны своих подопечных в компанию Biochip Corporation в Шанхае, и та дает заключение об уровне интеллекта, эмоциональном статусе, способности к запоминанию и физических возможностях испытуемых. Это заключение сопровождается рекомендациями персонала лагеря относительно будущего рода деятельности ребенка. Кем станет маленький Цзянь — топ-менеджером, выдающимся ученым или рядовым чиновником?